Уволен председатель Комитета по печати Российской Федерации Борис Миронов
Он снят с должности указом президента. В ноябре на его место был назначен Сергей Грызунов.
Председатель комитета Российской Федерации по печати Борис Миронов в мае 1994 года. Нетелев Роберт/ Фотохроника ТАСС.
Бывший сотрудник «Комсомольской правды» и «Правды» Миронов начинал журналистскую деятельность в Забайкалье, а позже служил в аппарате Николая Рыжкова. Он создавал «Российскую газету», но был отстранен сразу же после выпуска первого номера. На должность главы Госкомпечати он был назначен в конце 1993 года, таким образом не успев провести в ней и года.
Накануне отставки, как отмечала газета «Сегодня», «Виктор Черномырдин в узком кругу правительственных чиновников сказал, что ультранационалистическая позиция г-на Миронова и его призывы к ограничению свободы печати ‘несовместимы с выполнением важных государственных обязанностей’, и обещал поставить вопрос о его увольнении перед Борисом Ельциным, что и сделал».[note]»Сегодня», Интерфакс-ИТАР-ТАСС. «Борис Миронов отстранен от должности за национализм». «Сегодня», 3 сентября 1994.[/note] А заместитель Миронова Сергей Грызунов рассказал газете, что «был одним из инициаторов ‘антимироновской’ кампании, но не потому, что метит на место бывшего шефа, а вследствие его реакционного мировоззрения. «Председатель Госкомпечати со странной для должностного лица настойчивостью афишировал свое пристрастие к газетам вроде ‘Черной сотни’ и ‘За русское дело’, — отмечал после отставки «Коммерсант». — А не так давно он и вовсе перешагнул все рамки номенклатурного приличия, открыто признав себя националистом. Более того, Борис Миронов предложил своему заместителю Сергею Грызунову уйти в отставку, когда тот в отсутствие председателя вынес предупреждения известным своей запредельной погромностью газетам ‘Черная сотня’, ‘За русское дело’, ‘Народный строй’ и ‘Бумбараш’. Случившееся не столько демонстрирует отсутствие у бывшего председателя особой любви к семитам (это не такая уж и редкость), сколько ставит под сомнение наличие у него элементарных бюрократических навыков: означенные газеты, плюс ‘Правда’ и ‘Советская Россия’, которым Миронов выделил госдотации, отличаются не только пламенным антисемитизмом, но и столь же пламенной нелюбовью к Ельцину».[note]Старк, Ника. «Отставка Бориса Миронова. Борис Ельцин искореняет радикализм в правительстве». «Коммерсант», 3 сентября 1994.[/note]
Сам Миронов связывал свою отставку с исповедуемой им идеологией и травлей со стороны демократов. «В России по-прежнему изгоняются, жестоко преследуются идеи русского национализма и патриотизма, — писал он в ‘Правде, объясняя свое увольнение. — <…> После публикации в ‘Российской газете’ моей программной идеологической статьи ‘Россия жаждет идеала’ т.н. демократы, демократические газеты, ближайшие помощники президента начали истерическую кампанию травли, обвиняя меня в национализме, антисемитизме, антидемократизме, большевизме. Неистовую ненависть вызвала осуществляемая мною государственная программа книгоиздания, направленная на духовное возрождение русской нации. За это время впервые в России издано полное собрание сочинений Гоголя, начато издание полного Пушкина, впервые издаются лучшие умы России, ее духовные учителя Победоносцев, Ильин, Шульгин, Розанов…».[note]Миронов, Борис. «Заявление к моей отставке. Жаль Россию, доверившую Ельцину власть». «Правда», 6 сентября 1994.[/note]
В той статье, которую он называл причиной отставки, Миронов писал об отсутствии идеологии в новом обществе. «Сами ли испугались или кто искусно навязал нам неприятие идеологии, — отмечал он, — но уже и не пытаемся вовсе говорить о ней, чураясь самого слова, хотя с времен древних греков идеологией означали подлинный, истинный образ сущего, постижение идеала — его ведение».[note]Миронов, Борис. «Россия жаждет идеала». «Российская газета», 16 июня 1994.[/note] «Наш народ, — продолжал он, — среди любимых игрушек которого всегда был ванька-встанька, в своей необоримости схожий с самим народом, потерял основу — общественный идеал — и теперь уже больше похож не на ваньку-встаньку, а на перекати-поле, увлекаемый то коммунистической сказочкой, то демократическим манком, шарахающийся от Горбачева к Ельцину, от Ельцина к Хасбулатову и с нетерпением высматривающий на горизонте нового вождя». Он считал, что «наш человек оказался жаден в семнадцатом году», а позже сменил лозунг «пролетарии всех стран» на «деньги не пахнут». «Униженное и развращенное состояние русской души — вот наше наследство и наша работа, — писал он. — Мы должны осознать эту униженность, признать эту развращенность. Мы же лишь ратуем и уповаем на ожидание законов, запретительных, ограничительных и прочих, но никакой закон не поможет, если будем оставаться жадными, униженными и развращенными. Русским надо восстановить в себе живую христианскую совесть, веру в силу добра, верное чутье к злу, чувство чести и способность к верности. Без этого Россию не возродить и величия ее не воссоздать. Без этого Российское государство расползается в хлябь и грязь. Большевизм сделал нас лживыми и трусливыми рабами. Лживого и трусливого раба русский человек должен отыскать в себе, проследить во всех закоулках своей души и извергнуть его так, как подобает человеку свободному, достойному и духовному». Он считал, что Россия переживает прежде всего духовный кризис, выходом из которого должно быть не только образование, но и национальное воспитание, новую систему которого он считал нужным выработать. «Самые образованные, но безнациональные, — писал он, — насоздавали структуры, грамотно и мощно перекачивающие национальные богатства России за рубеж, не смущаясь, что доллар их личной наживы приносит России минимум сотню долларов убытка».
Статья Бориса Миронова в «Российской газете» от 16 июня 1994 года. Архив EastView
Государство должно себя защитить «в том числе и от морального террора газет, радио, телевидения», считал он. «Теперь уже стало очевидным, что под лозунгами ‘демократичности’ прессы развиваются оголтелая разнузданность и вседозволенность, — писал он. — Не читатель, не россиянин в центре интересов прессы, а зачастую собственные интересы самой газеты, телекомпании, радиостудии. Средства массовой информации, используя моральный террор, узурпируют право выражения личностных, мелких, сиюминутных интересов, ничем не связанных с интересами России, государства. <…> Увы, за XX век Россия так и не обрела свой образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей. Уж если печатный орган, нарочито громко именующий себя ‘духовной оппозицией’, призывает сегодня русских подняться на священную войну с русскими, как когда-то призывали на борьбу с иноземцами, куда уж дальне и хуже того». И заключал: «В начале века П. А. Столыпин молил о двадцати годах покоя для России, и тогда ее будет не узнать. Сегодня все повторяется, но в более драматичном исходе. Нужны целые годы национального опамятования, оседания, успокоения, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности к власти, к чувству собственного достоинства, к неподкупной и самостоятельной мысли. Но для этого России нужен покой, а не вечные терзания ее политическими выборами, склоками и скандалами. Дайте России покой, все остальное у нее есть».
Статья Бориса Миронова в «Российской газете» от 16 июня 1994 года. Архив EastView
Сейчас, спустя годы Людмила Телень, тогда — заместитель главного редактора «Московских новостей», говорит автору этих строк, что Миронова «уволили после того, как ‘Московские новости’ вышли с его фото на обложке с шапкой ‘Министр-фашист в правительстве Черномырдина’. Миронов потом пытался с нами судиться. Суд проиграл. Шапку придумывали, как всегда сообща. Остановились на этой, чтобы таким образом подвигнуть ЧВС на решение. По легенде — удалось».
Вот эта обложка.
Фрагмент первой полосы газеты «Московские новости».
«Средства массовой информации, — не раз говорил Миронов во время встреч в Казани, Ставрополе и Оренбурге, — для государства важнее, чем армия, а потому в прессе должна существовать жесткая иерархия, — писала в том номере Телень. — Государство, — подчеркивал, — должно управлять прессой. ‘Огосударствление СМИ — это суровая необходимость’. Редакторы, разумеется, должны назначаться администратором по вертикали. Оппозиционность? Непозволительная роскошь, она направлена против государства! Вызовы на ‘ковер’ к начальству? Естественны и оправданны! <…> Для чего же министру печати и тем, кто заодно с ним, понадобилась агитпроповская машина? Не для того ли, чтобы к моменту выборов она действовала как часы?»[note]Телень, Людмила. «Министр-фашист в правительстве Черномырдина». «Московские новости», 9 сентября 1994.[/note] Газета подталкивала премьера к решению об отставке Миронова. Телень заключала:
— Насколько правительство разделяет вашу позицию насчет национализма? — спросили Миронова во время этой же последней командировки, но уже в Ставрополе.
— Пока я не снят с работы, значит, руководство правительства разделяет эту точку зрения. Я и приходил на свое место под эту программу, — ответил он.
Опровержение этого тезиса со стороны высшей власти может быть только одно — указ об отставке председателя Роскомпечати со своего поста с соответствующей мотивировкой. Пока, однако, его нет.
«Миронов ездил по России, собирал совещания региональных работников печати и вправлял им мозги, — отмечал в те же дни ‘МК’. — При всем мироновском красноречии и горячности, его речи содержали всего две мысли: а) Я — жесткий националист! Пусть упрепляется национализм во всех регионах! б) Если я содержу газету — она должна писать все, что я хочу. (Выделение — в оригинале. — Н.Р.) ‘МК’ напечатал мудрые мысли Миронова, а рядом — мудрые мысли Гитлера. Совпало. Правительству стало стыдно, что в числе министров есть откровенный фашист, — и его уволили. Для нашего правительства министр печати — все равно, что завклубом. Напроказил? Выгнать и забыть. И о чем шуметь?»[note]Мин Кин, «Холуй. Греческие наемники недовольны кадровой политикой Кремля». «Московский комсомолец», 8 сентября 1994.[/note]
Говоря об отставке в те дни, Миронов выражал мнение, что понятия «национализм» и «патриотизм» подменяют понятием «фашизма», а ее причина — идеологическая. «Я даже не предполагал, какую злобу, дикое, сатанинское противление вызовет позиция русского министра, — говорил он. – Я мог ожидать критики, делового разговора с президентом, вице-премьером об их несогласии с моей программой, ее корректировки. Но только ряд газет одного толка и, в общем-то, одного желтого цвета устроили самый настоящий вой, который почему-то был принят, как заявил Костиков, за мнение народа. Для меня остается загадкой, какое отношение к народу имеют «Московский комсомолец» или «Московские новости». У этих газет само слово ‘русский’ не вызывает ничего, кроме ненависти. Конечно, это их право, право так называемой свободы печати, свободы слова так издеваться над дорогими нам понятиями, как нация, патриотизм, национализм, вера, и после этого претендовать выступать от имени народа, 84 процента которого русские. Но если президент и глава правительства и дальше собираются ориентироваться на эту прессу, то нетрудно представить, куда она их заведет».[note]Миронов, Борис. «Заявление к моей отставке. Жаль Россию, доверившую Ельцину власть». «Правда», 6 сентября 1994. [/note]
«МК» отвечает Миронову после отставки. «Бывший министр признался, что для него ‘остается загадкой, какое отношение к народу имеют ‘Московский комсомолец’ или ‘Московские новости’, — пишет автор за подписью Мин Кин. — Пришел бы в Лужники на праздник ‘МК’ — увидел бы, как гуляет у нас в гостях миллион народу (а столько никогда не собирали на свои митинги ни демократы, ни коммунисты) — может, и понял бы, что такое народ».[note]Мин Кин, «Холуй. Греческие наемники недовольны кадровой политикой Кремля». «Московский комсомолец», 8 сентября 1994. [/note]
Колумнист «Коммерсанта» Максим Соколов «жалобы» Миронова также не принимал. «В устах профессора математики, изгнанного с кафедры за религиозные убеждения, такая жалоба звучала бы вполне уместно, но в данном случае она звучит неожиданно, — писал он. — В бытность председателем опальный Миронов ничего не имел против ‘идеологических соображений’ (т. е. разработанной им всепобеждающей национальной идеи), которым должны подчиняться не только казенные чиновники, но даже и вольные журналисты, и был готов весьма жестко бороться с теми, кто этим соображениям не соответствует. Отправленный в отставку, Миронов внезапно переменил миросозерцание и установил, что руководствоваться идеологическими соображениями недостойно. Можно было бы порадоваться тому, как быстро вчерашний патриот усваивает либеральные ценности, если бы не одно обстоятельство: покровительство публичным призывам к использованию заточек и раздавливанию милиционеров грузовиками, а равно и животный антисемитизм (чем грешил Миронов) вне зависимости от ‘идеологических соображений’ недостаточно хорошо рекомендуют и чисто ‘человеческие качества’ чиновника, поступающего таким образом».[note]Соколов, Максим. «Что было на неделе». «Коммерсант», 10 сентября 1994.[/note]
Либеральная пресса еще до отставки обвиняла Миронова в правых взглядах. «Два года назад будущий министр, а в ту пору директор издательства, принимал участие в съезде Русского национального собора, проходившем в Нижнем Новгороде, — писала о министре газета «Известия» весной 1994 года. — И выступал на нем. ‘Да, — подтвердил Миронов, — это была первая национальная тусовка. Она заинтересовала меня как писателя. Хотелось посмотреть, что из этой каши получится. Там был единственный серьезный человек — Стерлигов’. Председатель Русского национального собора стал завсегдатаем издательства ‘Русская книга’, куда наведывался в сопровождении охранников и где в кабинете директора провел немало часов. (Возможно, теперь Стерлигов, в свою очередь, скажет, что интересовался Мироновым как читатель). Свою приверженность идеям Русского национального собора Миронов демонстрировал на посту директора издательства». При этом автор статьи Валерий Выжутович обращал внимание на преференции министра в отношении печати. «Миронов уже оповестил, что намерен в первую очередь поддержать ‘наше национальное достояние’ — ‘Правду’, ‘Советскую Россию’, ‘Труд’… Уже из 7,7 миллиарда рублей отпущенных с начала года из бюджета на дотации книгоизданию, немалая часть досталась идейно родственным Миронову издательствам ‘Русская книга’ (518 млн.), ‘Современник’ (216 млн.), ‘Воскресенье’ (130 млн.), ‘Патриот’ (23 млн.). Но это же деньги налогоплательщиков, вовсе не обязанных оплачивать политические симпатии министра из своего кармана».[note]Выжутович, Валерий. «Совместитель. Председатель Российского комитета по печати Борис Миронов в отраслевом и политическом интерьере». «Известия», 28 мая 1994.[/note]
Уже через несколько дней после своей первой колонки Максим Соколов терялся в догадках, за что именно уволили Миронова, — то ли за ряд деяний «по разряду национал-социализма», то ли за «прегрешения вовсе не фашистского характера», а за то, что «слишком бодро взялся за идеологию и слишком прямодушно указывал на полное тождество своих и черномырдинских взглядов», не скрывая при этом «своей идейно-душевной близости с бывшим министром печати Михаилом Полтораниным, которого Черномырдин с давних времен терпеть не мог».[note]Соколов, Максим. «Политический вектор. Министр-фашист и министры-хоббиты». «Коммерсант-Власть», 13 сентября 1994.[/note]
Борис Миронов сразу же заявил о том, что будет оспаривать свое увольнение в суде. Но, как отмечала «Правда», 5 сентября в 23 часа 50 минут по находящемуся в своей квартире в Кунцеве Миронову стреляли с улицы, сам он не пострадал. Миронов расценил произошедшее как попытку запугивания.[note]Морозова, Татьяна. «Борис Миронов: ‘Меня пытаются запугать'». «Правда», 7 сентября 1994.[/note] «Если бы кто-то хотел убить Миронова, так наверное попал бы, — язвил Мин Кин. — Наши киллеры — лучшие в мире. Но кому нужен он, отставник».[note] Мин Кин, «Холуй. Греческие наемники недовольны кадровой политикой Кремля». «Московский комсомолец», 8 сентября 1994. [/note]
В последующие годы Миронов привлекался и даже арестовывался за экстремизм.
До назначения Сергея Грызунова обязанности председателя Комитета исполнял Владимир Володин. Либеральная пресса отнеслась и к нему настороженно. «О Владимире Володине известны, по крайней мере, две важных для общества вещи, — писала в «Общей газете» Анна Политковская. — Во-первых, он полностью разделял взгляды Бориса Миронова на развитие СМИ в России (огосударствление, управление ‘жестче, чем армией’, будущее именно за русским государством и т.д.), благоволил к так называемой ‘патриотической’ прессе и был весьма насторожен к демократической. Во-вторых, пользовался взаимностью не только свергнутого министра по печати, но и неутомимого М. Полторанина, которому в здании Госкомпечати руководство комитета сохранило просторный начальственный кабинет, где, как стало известно, и проходили основные идеологические накачки не только Миронова, но зачастую и Володина. <…> Как бы то ни было, уже сейчас называются фамилии новых кандидатов в председатели. Причем любопытна одна закономерность: если накануне отставки Миронова речь шла исключительно о демократически ориентированном будущем министре (говорили об Алле Ярошевской, Сергее Грызунова, Аркадии Удальцове), то теперь тасуются лишь фамилии тех граждан, которые склонны симпатизировать совсем иным политическим лагерям».[note]Политковская, Анна. «‘Первое лицо’ российской прессы». «Общая газета», 9 сентября 1994 года.[/note] Со ссылкой на достоверные источники, Политковская называет Валерия Ганичева и Владислава Фронина в числе наиболее вероятных председателей. Рассказав о них обоих, она заключает: «Как бы ни случилось, совершенно понятно, что место министра печати в России несчастливое. Люди отсюда летят быстро и не всегда с приятными последствиями. И это уже закономерность: придя, человек клянется в верности демократическим идеалам, потом быстро понимает, что у него под рукой очень большая власть и, как показала практика, ничего не придумывает умнее, как пытаться делать ‘козу’ то одному средству массовой информации, то другому. Человека раздувает на глазах, он принимается произносить речи одну страннее другой — пресса сначала лениво, потому все жестче и определеннее поругивает собственное ведомственное начальство, а тут как раз и поспевает очередной указ об очередном ‘освобождении’. И доколе? Сколько еще можно зависеть от переменчивых трепыханий? Ежедневно ли свободна пресса в России, как об этом заявляет Конституция, или ‘по праздникам’, по-прежнему исключительно по воле волн и случая — в зависимости от того, что кому примерещилось в данный конкретный день и час? Так, может, при столь своеобразном национальном характере бывшего советского гражданина вообще не нужно нам никакого министерства печати? Может, только и нужно что дотационная комиссия по распределению негустых правительственных субсидий да некий регистрационный отдел?.. Остальное — мы как-нибудь сами, одни, без вас».
О назначении Сергея Грызунова на должность председателя Комитета — в следующем выпуске YeltsinMedia.