Расцвет российских СМИ

Ельцин требует отставки Горбачева

Интервью Бориса Ельцина с призывом к Горбачеву уйти в отставку выходит на первом канале.

За месяц до референдума о сохранении Советского Союза (17 марта) на первом канале выходит телеинтервью Бориса Ельцина, в котором тот призывает Михаила Горбачева немедленно уйти в отставку. Интервью взорвало общество. Верховный Совет осудил Ельцина, но в его защиту стали собираться митинги (о реакции Верховного Совета и о последующих митингах см. 22 февраля 1991).

Публичные призывы к Горбачеву немедленно начать действовать или уйти в отставку звучат еще с прошлого года. Осенью «Московские новости» публикуют открытое письмо своих учредителей – «Страна устала ждать» (см. 18 ноября 1990 года).  31 января на Ленинградском телевидении, в программе «Пятое колесо», Борис Ельцин заявляет: «У Горбачева уходит почва из-под ног, мы присутствуем при агонии власти, режима… И это опасно». «Ужасно, что устами Ельцина глаголет истина», — записывает в дневнике после просмотра помощник Горбачева Анатолий Черняев. Но сейчас, в февральском интервью, главный оппонент президента СССР с  многомиллионной поддержкой, выступает по главному каналу страны.

«Каждый день телекомментаторы запугивали народ развалом Союза, гражданской войной, — вспомнит Ельцин позже атмосферу тех дней. — Нашу позицию представляли как чисто деструктивную, разрушительную. Пугать гражданской      войной — это просто. По-моему, многие уже всерьез ждали ее. Поэтому я испытывал острую необходимость объясниться. Объяснить, что реформа Союза — это не его развал». Он пишет в мемуарах: «Но тут вдруг выяснилось, что никто выпускать меня в прямой эфир не собирается. Начались игры с Кравченко, тогдашним теленачальником. То он не подходил к телефону, то выдвигал какие-то условия, то переносил дату записи. Продолжалась эта мышиная возня не день и не два. Естественно, я начал накаляться». Его уговаривают пойти на компромисс с Горбачевым, но для него это «компромисс с кляпом во рту». «Созрела эта мысль, – пишет он, – Вы боитесь Ельцина? Ну так получите того Ельцина, которого боитесь! И я решил в очередной раз пойти вразрез с выработанным в обществе стереотипом».

«Когда речь шла о выступлениях Ельцина по ТВ и радио, [я] обязан был поставить в известность президента Горбачева», — признает глава Всесоюзной государственной теле- и радиокомпании Леонид Кравченко в своей книге. По его словам, президент СССР предлагал записать интервью оппозиционера заранее, а не давать его в прямом эфире. «Дай ему минут двадцать на Втором канале, — порекомендовал Горбачев», – пишет он.

Посредником в переговорах, о которых вспоминал Ельцин в мемуарах, выступает его сторонник Олег Попцов. Стороны условились, пишет Кравченко, что «с нашей стороны в качестве интервьюера будет Ломакин, а с другой стороны — Попцов». Опасаясь монтажа, он настаивает на прямом эфире. «Конечно, ему не хотели давать [эфир для] этого обращения, понятно, что тут была игра без правил, – рассказывал телеведущий Сергей Ломакин автору этих строк о желании Ельцина выступить на первой кнопке. – Но договорились, что у него будет не обращение, а интервью. А это совсем другой формат, другая стилистика. Меня поставили [соведущим] на это интервью. Я спросил у Кравченко: почему меня, ведь есть целый штат политобозревателей, [Валентин] Зорин и так далее? Но все они отказались под какими-либо предлогами, все до одного. Они были умные и понимали, что не надо попадать под гусеницы танка, который движется на тебя. А я был наивен, был молод». (Именно Ломакин выводил опального Ельцина в эфир «Взгляда» во время выборов в депутаты СССР, за что был отстранен от работы на некоторое время. Попцов же вскоре станет главой Всероссийской государственной теле- и радиокомпании — см. 13 мая 1991.)

Исследователю российских СМИ Эллен Мицкевич Ломакин рассказал, что список вопросов, необходимых задать в эфире, прислал ему лично Горбачев, передав их через Кравченко. Журналист утверждал, что отказался их задавать. А 25 лет спустя Ломакин на вопрос о присланных начальством вопросах назвал это «мифотворчеством». «Накануне этого интервью меня пригласил к себе Попцов Олег Максимович, тогда   уже — председатель ВГТРК, – вспоминал Ломакин в интервью автору этих строк. – «Сереж, надо дать Ельцину выступить, — сказал он. — Дать ему 45 минут. Мы с тобой десять минут позадаем вопросы, а дальше дадим слово для обращения». Нет, говорю, Олег Максимович, я так не могу, мне сказано — интервью, значит — интервью. Попцов говорит: смотри, три вопроса мне, три — тебе. Знаю, говорит, последствия будут серьезные. Придешь на ВГТРК. Слушайте, говорю, хватит дурака валять. И выстроил интервью так, каким оно должно было быть, по моему мнению. Я, естественно, прошерстил все выступления Ельцина, они были противоречивы. В одном месте он говорит, что Россия никогда не будет создавать свои вооруженные силы, свою армию, а через две недели говорит, что будет… Я их подкапливал, чтобы задать вопросы. И задал. Он начал плавать. Для политического лидера это тяжело, и он меня, естественно, ненавидел».

Кравченко, в свою очередь, вспоминает в мемуарах, что Горбачев «высказал ряд рекомендаций по проблемам, которые могут быть затронуты в ходе интервью», а также «продиктовал больше десятка вопросов, трудных для Ельцина, которые связаны были с противостоянием между центральным и российским правительствами и «неправильной» позицией Председателя Верховного Совета Ельцина». По его свидетельству, Ломакин все же задал четыре из присланных вопросов.

Обговаривались заранее вопросы интервью и с самим Ельциным — он открыто даст это понять зрителям. «Учитывая, что мы предварительно обсуждали, я, откровенно сказать, к ним готовился…», — говорит он в начале эфира.

Большая часть разговора посвящена реформе ценообразования – наиболее болезненному, по словам Ломакина, вопросу. Ельцин начинает критику Горбачева под самый конец. «При нем началась политика, я извиняюсь, обмана людей», – говорит он о президенте СССР. Горбачев, «вселив надежду в людей, стал действовать по другим законам», «он хочет, сохраняя слово «перестройка», не перестраиваясь по существу, сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам». Обвиняя Горбачева в «антинародной политике», называет ее черты: «денежные манипуляции, готовящаяся реформа Павлова, резкий крен вправо, использование армии против гражданского населения, кровь межнациональных отношений, крах экономики, низкий уровень жизни». «Он подвел страну к диктатуре», — заключает Ельцин и призывает главу государства уйти в отставку.

Позже он вспоминит об эффекте от интервью: «Вот что писали газеты мира после моего выступления: «Уход Горбачева в отставку вряд ли откроет путь к демократии» («Берлинер цайтунг»). «Решение Ельцина пойти в открытую атаку отражает скорее его слабость, чем силу» («Крисчен сайенс монитор»). «Иностранные дипломаты считают, что Горбачев остается самой подходящей кандидатурой если не с точки зрения прогресса, то, во всяком случае, предотвращения там хаоса. Ельцин остается неизвестной величиной и может привести к анархии» («Таймс»). А вот что заявил мой хороший друг, руководитель Казахстана Нурсултан Назарбаев: «В этот поворотный момент, когда мы переживаем экономический кризис, Ельцин фактически организует еще один кризис — на этот раз политический».

На родине интервью расценили как переход Рубикона. «С одной стороны, имидж народного любимца требовал от него немедленной реакции на действия центра, — отмечал колумнист «Коммерсанта» Максим Соколов. — С другой стороны, ВС РСФСР, а точнее фракция «Коммунистов России», намертво перекрывала возможность ответных действий. Ельцин, взятый в клещи центром и «Коммунистами России», рисковал лишиться последнего достояния — народного доверия. Со времени литовских событий его рейтинг начал падать. В этой ситуации первое со времени вступления в должность выступление в прямом эфире приобретало очевидно принципиальное значение. Не сделать заявления означало бы для Ельцина ухудшить свое положение до критической точки. Сделать заявление означало лишь риск. «Я сделал свой выбор, и каждый должен сделать свой выбор», — такими словами кончалось выступление. Борис Ельцин перешел Рубикон».

«Я помню это выступление папы, — напишет в Живом Журнале спустя годы его дочь Татьяна Дьяченко. — Он уезжал в телецентр и сам не знал, состоится ли оно, дадут ли ему прямой эфир. Сказал, уезжая, напряженно и мрачно: «Не знаю, они ничего мне не дадут сказать». Как всегда, ни мама, ни мы с Леной понятия не имели, что он собирается сказать в этом телеинтервью, но то, что это должно было быть чем-то важным, главным, от чего зависит все будущее страны, Советского Союза (не России — так тогда не думалось и не мыслилось), такое ощущение у меня было. Когда мы смотрели его выступление, я немного успокоилась. Слова были резкие, жесткие, но привычные. Но в конце, когда он вдруг сказал о своем требовании отставки президента страны М. С. Горбачева, сказать, что это был гром среди ясного неба — это ничего не сказать. Это было потрясение! Про это говорили на кухнях, на митингах, но никогда по приглаженному, восторженному, поддерживающему перестройку, гласность и Горбачева телевидению. И вдруг по центральному телевидению папа произносит такие слова на всю страну. Было ощущение взрыва. Поздно вечером он приехал усталый, измученный, но успокоенный. Как будто сделал что-то важное и нужное. Мы только лишь и смогли его спросить, а что завтра будет? А он ответил, завтра будет интересно. И пошел спать».

Карьера журналиста Ломакина в дальнейшем складывалась сложно. «После интервью меня останавливали в метро, говорили при всех, какой я негодяй и скотина, и публично это делалось, зрителям, аудитории говорилось, – вспоминал он в беседе с автором этих строк. – Как же так, вы оскорбили Ельцина, вы — позор русской нации, говорили мне. Каждое утро, около месяца, каждый день, моя жена выходила из дома с ведром и тряпкой, потому что на подъезде огромными буквами писали: «Ломакин — предатель». Пока никого не было, она стирала эту надпись». Кроме того, сразу после окончания интервью, по его словам, начальник охраны Ельцина Александр Коржаков сказал ему: «Ну, Ломакин, ты попомнишь это интервью». В результате, как он рассказывал в интервью Евгению Додолеву, «оказался в «черном» списке». «Ведь всегда кто-то должен быть в «черном» списке, а кто-то – в «розовом», — добавлял      он. — У нас в стране по-другому быть не может… Борис Николаевич всем интервьюерам потом твердил, что вот, мол, Сережа Медведев правильные вопросы задает, а вот у вас есть другой Сережа, так он плохо, очень плохо интервью берет».

«Трудно сказать, кто вписал меня в своеобразный черный список: Ельцин, Коржаков или кто-то другой из близкого окружения, – писал он в книге годы спустя. – Я об этом не узнаю никогда, но, судя по всему, память об этом интервью осталась в кремлевских коридорах. Нет ничего более унизительного и бессмысленного, когда тебя на долгие годы отстраняют от своего профессионального дела. Конечно, к счастью, меня не отлучили от телевидения: об этом я уже говорил ранее. Но мне отвели скромную роль журналиста, который мог работать только в жестко ограниченных рамках, поставленных кем-то сверху. За шесть лет, прошедших с 1991 года, на телевидении поменялись четыре руководителя, и ни один из них даже не рассматривал всерьез мои многочисленные заявки на телевизионные программы и их пилотные выпуски».

26 февраля Ельцину отвечает Горбачев. «Как всегда, его речь уклончива по форме, – пишет биограф Ельцина Борис Минаев. – Он говорит о тех, кто отказывается от законных методов борьбы, действует вразрез с интересами населения, в обход своего парламента, говорит о демократах, которые составляют «правый фланг». Основная масса людей, говорит Горбачев, не ходит на митинги, они поддерживают «социалистический выбор», и они за КПСС. Но есть те, кто разрушает единство страны. Казалось бы, это — объявление войны. Но кое-что в этой речи дает возможность усомниться в решимости Горбачева идти до конца. Он не называет Ельцина, не говорит о его действиях конкретно. В личном же разговоре со своим помощником В. Игнатенко Михаил Сергеевич высказывается куда более откровенно: «Песенка Бориса Николаевича спета, он заметался, боится спроса за то, что сделал или не сделал с Россией». Горбачев проводит одно совещание за другим, требуя от своих помощников «перейти в атаку». И, наконец, самое главное: «Мы обязаны выиграть российский съезд».

После этого интервью Борис Ельцин просит Леонида Кравченко еще об одном эфире, накануне Союзного референдума, однако получает отказ (см. 15 марта 1991).

1. Додолев, Евгений. «The «Взгляд», Москва, издательство Лабиринт, 2013.
2. Ельцин, Борис. «Записки президента». Москва, издательство «Огонек», 1994
3. Кравченко, Леонид. «Как я был телевизионным камикадзе». Москва, «АиФ-Принт», 2005.
4. Ломакин, С. «Сегодня стало известно…». Москва, Ассоциация «Книга. Просвещение. Милосердие», 1997.
5. Минаев, Б. Д. Ельцин : Жизнь замечательных людей / Борис Минаев. – М. : Молодая гвардия, 2010.
6. Ростова, Наталия. «Ельцин меня ненавидел». Телезвезды: Сергей Ломакин. Интервью бывшего ведущего программы «Время». Meduza, 5 мая 2016. https://meduza.io/feature/2016/05/05/eltsin-menya-nenavidel
7. Соколов, Максим. «Горбачев и Ельцин: встреча за Рубиконом». «Коммерсантъ», 25 февраля 1991.
8. Черняев, Анатолий. «Дневник помощника Президента СССР. 1991 год». Москва, Издательство: Республика, Терра, 1997.
9. Юмашева, Татьяна. Живой Журнал. http://t-yumasheva.livejournal.com/30360.html
10. Mickiewicz, Ellen. «Changing Channels. Television and the Struggle for Power in Russia». Duke University Press. Durham and London. 1999.