Президент дирижирует оркестром в Германии
Поездка президента посвящена торжествам в честь окончательного вывода контингента российских войск из бывшей ГДР. Проблемы Бориса Ельцина с чрезмерным употреблением алкоголя становятся очевидными и начинают обсуждаться не только в оппозиционных СМИ.
О проблемах президента с алкоголем говорить вслух еще не очень принято, хотя прежде подобные обвинения уже звучали от оппозиционной прессы. Так, газета «День» еще летом 1992 года опубликовала материал «Диагноз: президентский алкоголизм», а пресс-служба впервые настояла на обнародовании медицинского бюллетеня. Пресса, поддерживающая курс реформ, впрочем, тоже вынужденно интересовалась проблемой, но была более сдержанна в оценках. «Кстати, это самая любимая тема для вашей оппозиции: что и сколько вы пьете?» — так звучит вопрос интервьюеров из «Аргументов и фактов» президенту накануне референдума 1993 года («Да-да-нет-да»).
Но внутри команды президента эта проблема давно вызывает головную боль. В первой половине года президент вдруг «исчезает». Вопросы западных журналистов об «исчезновении» вызывают раздражение Ельцина.
В день начала официального визита в Германию пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков, судя по его мемуарам[note]Костиков, Вячеслав. «Роман с президентом». «Вагриус», 1997.[/note], передал ему записку, в которой отмечал:
«…Не следует питать иллюзий, что накопленный президентом демократический капитал будет пожизненным иммунитетом от критики. В прессе все чаще звучат ноты раздражения. Начинает проскальзывать мысль о том, что имеет место имитация политики, что на самом деле президент с опозданием реагирует на самотек событий и явлений. Имитацией политики называют поездки по стране, многие из которых не несут серьезной политической нагрузки и быстро забываются. Плохо воспринимается, когда отдых преподносится как «рабочая поездка». Негативно оценен ряд мероприятий в Сочи во время Вашего отпуска, когда на фоне грозных событий в соседней Чечне и Абхазии президент участвовал в теннисном турнире «Большая шляпа». Газета «Известия» по этому поводу поместила резкий комментарий «Политика в шляпе набекрень».
Неудовлетворительность политического планирования во внутренних делах, по мнению прессы, все чаще компенсируется переносом акцентов на внешнюю политику. Отмечается перебор в количестве поездок за границу. При этом аналитики подмечают, что во внешней политике нередки случаи поиска внешних эффектов, краткосрочных выигрышей. В этой связи начинают приводиться аналогии с М. Горбачевым.
Общественность начинает критически присматриваться к чрезмерностям внешней, ритуальной стороны «явлений президента народу». В этой связи часто вспоминают доступного, демократичного Ельцина. Отмечается, что президент в последнее время неохотно идет на контакты с аудиторией, с прессой. В этой связи постоянно возобновляется тема здоровья президента, манипулирования им при принятии решений.
Подмечая эти пока еще фрагментарные факты и оценки, сторонники Ельцина предостерегают, что если негативные стороны «теремной политики» будут усугубляться, то к 1996 году президент может оказаться один на один с объединенной непримиримой оппозицией, которая не простит ему ничего».
Но после эпизода в Германии проблема очевидна для всех, и даже пропрезидентские «Известия» не могут обойти это событие и обрушиваются на президента с критикой (хотя «Коммерсант» и «Сегодня» деликатно умалчивают об этом эпизоде). О «чувстве крайней неловкости, если не стыда» пишет в первополосном материале Альберт Плутник. «Не знаю, как вам, но лично мне президент в роли дирижера не приглянулся, — отмечал он. — Показалось, что он как бы перепутал место действия. Как бы отстал от времени, забыв, что поездка по Волге уже завершилась и теперь он находится на других берегах — на берегах Рейна. (Речь идет о поездке президента и его жены по Волге с 11 августа по 30 августа 1994. — Н. Р.) Видимо, отсюда излишне вольная, несколько отпускная, а не рабочая манера поведения. И дело даже не в том, что во взмахах рук и положениях тела не ощущалось профессиональной пластичности, что не все было в порядке с музыкальным тактом. А в том, что президент вообще поставил себя в такое положение. Явно не хватало, я бы сказал, самокритичности трезвомыслящего человека. Хотя, разумеется, никто из нас не думал, что и дирижировать оркестром, тем более немецким, президент будет так же искусно, как, помните, играл на ложках во время пребывания, кажется, на Кижах. Или что и эта роль будет ему так же к лицу, как, помните, национальный бурятский наряд. И все же, все же… Увы, не в первый раз появляется повод говорить о соответствии действий наших высших руководителей их высокому статусу. Можно подумать, что, отказавшись от многих традиций прошлого, за некоторые новая власть все же упорно держится, наследуя, в частности, абсолютное самоволие в области этических норм». Журналист связывает происходящее с политической ситуацией в стране, с «фактической ликвидацией серьезной парламентской оппозиции», которая «породила в президентских структурах определенную бесконтрольность действий».[note]Плутник, Альберт. «По какой улице — с оркестром?» «Известия», 3 сентября 1994.[/note]
Пресс-секретарь президента в своих мемуарах не раз обращается к больной теме, кусок посвящен и эпизоду в Германии. «Руцкой, Зюганов, Хасбулатов, все ненавидящие его депутаты вместе взятые не нанесли ему такого морального ущерба, какой нанес себе он сам одной своей поездкой в Германию, — вспоминал Костиков о своем патроне. — Не хочется описывать то, что произошло. Тем более что репортажи с живыми картинками «конфузов» прошли по экранам всего мира. Я сопровождал Бориса Николаевича в той злополучной поездке и помню, какое тяжелое впечатление берлинские эпизоды произвели на тех членов делегации, которые впервые выезжали с президентом. Они просто не верили своим глазам. И нужно отдать должное губернатору Нижнего Новгорода Немцову и главе администрации Московской области Тяжлову, которые не стали хихикать, как многие другие, в рукав, а в тот же день в резиденции президента зашли к Борису Николаевичу и, что называется, по мужски, по-русски сказали ему все, что думают по этому поводу. Помню непростой разговор с Немцовым, человеком прямым, смелым. Он напустился на меня с упреками: «Что же вы, помощники Бориса Николаевича, куда смотрите? Почему молчите? Боитесь потерять кресло? Почему не поговорите с Борисом Николаевичем напрямую? Может быть, ему нужно помочь…» Я не стал говорить, что такие разговоры были. Тем более что толку от них было немного».
Сам Немцов тоже оставил воспоминания об этом эпизоде.[note]Немцов, Борис. «Исповедь бунтаря». «Партизан», 2007.[/note] Он писал:
При Ельцине больше его самого мало кто пил. Помню, когда российские войска уходили из Германии, Ельцин пил весь день и в алкогольном азарте даже дирижировал оркестром. Мы с Лужковым решили пойти к нему и сказать, что такое поведение — позор для России. Я пришел, Лужков — нет.
Позвонил московскому мэру, но мне сказали, что Юрий Михалыч находится на какой-то важной встрече. Мудрый Юрий Михайлович!
Начальник охраны президента Александр Коржаков встретил меня у номера Бориса Николаевича:
— Один пойдешь? Иди, иди, попробуй скажи, что хотел.
Я зашел в президентские апартаменты. Ельцин сидит на диване не в очень хорошей форме и злобно смотрит.
— Зачем Вы пришли?
— Борис Николаевич, у всей нашей делегации сложилось мнение, что как-то нехорошо получилось с оркестром. Надо скорректировать программу, в том числе и выпивку, поскольку предстоит еще огромный прием в нашем посольстве от вашего имени. Коль придет, много других известных политиков, надо чтобы все было достойно.
— А что, я плохо поступил с оркестром?
— Плохо — не то слово.
— Откуда вы знаете?
— Все телеканалы показывают.
— Ну, включите телевизор.
Я включил телевизор. По всем телеканалам показывали картинку, как Ельцин дирижирует оркестром. Я переключаю кнопки пульта, а картинка не меняется: это было похоже на то, как в Советском Союзе по всем каналам показывали «Лебединое озеро», когда в стране объявляли траур.
— Это же ужас какой-то. Неужели я так выгляжу? — спросил Ельцин.
Договорились, что на сегодня с выпивкой хватит. До приема оставалось не так много времени. Но вдруг Ельцин спросил:
— Сколько будет длиться прием?
Мне казалось, что это вопрос дежурный. Я не мог предположить, что вопрос окажется ключевым.
— С семи до половины девятого, — говорю я.
— Всего-то полтора часа! Ну, ладно. Сейчас я приведу себя в порядок.
В полседьмого мы заходим к президенту. Нас встречает Ельцин — трезвый, как огурец. Я даже сам про себя удивился: надо же, какой крепкий уральский организм!
Проходит прием. Ельцин замечательно произносит речь (правда, читал по бумажке, что для него не характерно, но до этого без бумажки говорил черт знает что). Германский канцлер Гельмут Коль доволен. Все хлопают. Все идет чинно и порядочно. Сели за столы. Наливают. Ельцин пьет только минеральную воду и мне подмигивает. Я подумал: «Ну и слава Богу — встал на путь исправления».
В половине девятого Гельмут Коль встал, Ельцин его провожает. Распрощались.
Как только двери за Колем закрылись, Ельцин дает команду: «Наливайте! Всем наливайте!»
— Борис Николаевич… — лепечу я.
— Что вам Борис Николаевич сделал? Вы мне что сказали? Прием будет с семи до полдевятого. Говорили такое?
— Говорил.
— Сейчас у нас свободное время. Наливайте, — произнес президент куда-то в воздух.
Ну и понеслось. Это был кошмар.
Касаясь реакции прессы на эпизод с дирижированием оркестра Костиков замечает:
Анализируя инцидент, пресса припомнила и все предыдущие «неудачные пассы» подобного свойства. Это создавало определенную картину, соотносилось со все более частыми отсутствиями президента. Для нас, помощников президента, эти оценки были тем более тревожными, что к этому времени мы уже знали, что Борис Николаевич хочет выставить свою кандидатуру на новых президентских выборах 1996 года. Не трудно было догадаться, что еще один-другой удар такого рода «в свои ворота» — и президентский матч будет проигран. Проигран еще до того, как летом 1996 года игроки выйдут на поле.
Более всего нас настораживала, пожалуй, даже не критика в дружественной прессе, сколько затаенное дыхание оппозиционных газет. Ограничившись несколькими ядовитыми стрелами, газеты «Правда», «Советская Россия» и ряд других вдруг, точно по команде, прекратили обыгрывать столь, казалось бы, выгодную для них тему.
Разумеется, непримиримая оппозиция ничего не забыла и ничего не простила, но решила действовать по принципу «чем хуже, тем лучше». Похоже, что было принято решение не растрачивать антипрезидентские патроны раньше времени, а начать обстрел Ельцина на тотальное уничтожение ближе к дате президентских выборов.
Задача ближайшего круга помощников президента в этой обстановке состояла не в том, чтобы свести к минимуму ущерб (что сделано, то сделано), а в том, чтобы не допустить повторного политического нокдауна, после которого было бы уже трудно встать. <…>
У меня все еще оставалась возможность информировать Бориса Николаевича посредством еженедельных аналитических обзоров прессы. И я счел своим долгом поставить его в известность о реакции российских СМИ на визит в Германию. Разумеется, можно было бы ограничиться только политическими итогами, которые были вроде бы позитивны. Но я не состоял членом Президентского клуба и лозунг «Соображай!» служил для меня не единственным руководством к действию. Кроме того, на меня оказывалось большое давление извне. Десятки знакомых и незнакомых людей звонили в пресс-службу и спрашивали, проинформировал ли я президента о том, «что говорят о нем» после поездки в Берлин, или я дрожу за свое кресло.
Слышать все это было больно. Мне не хотелось обсуждать деликатные моменты с сотрудниками пресс-службы, большинство из которых были совсем еще молодыми людьми. По моему поручению они подготовили блок политических комментариев по итогам визита, но заключительную часть я написал сам и никому, кроме первого помощника, не показывал.
«Вместе с тем, и прямая телевизионная трансляция мероприятий в Германии, и последующие телевизионные выпуски выявили и обнажили целый ряд внешних аспектов, связанных с появлением Президента на публике…» — так начиналась эта часть обзора.
— Ты уверен, что хочешь показать это Борису Николаевичу? — спросил В. В. Илюшин, просмотрев обзор.
— Я другого пути не вижу.
— Рискованный ты человек… Снимаю шляпу…
В этот день президент оставался в Барвихе и ему переслали обзор с фельдъегерем.
Прочитает или не прочитает? Какая будет реакция?
На следующий день президент приехал в Кремль очень рано, около 8 утра. До начала официального рабочего дня он хотел осмотреть свой заново отделанный кабинет и прилегающие помещения для встреч. Обычно я ходил на такие неформальные мероприятия. Пришел и в этот раз.
Впервые за все время совместной работы Борис Николаевич не подал мне при встрече руки. Глядел мрачно, недобро. В одном из залов, где предполагалось развесить гербы нескольких русских городов, я высказал сомнение по поводу этой идеи, поскольку неясен был принцип отбора городов. Услышав мои замечания, президент, не оборачиваясь, заметил с явным раздражением: «Много советчиков».
Гербы в конце концов решили не вешать. Но для меня стало ясно, что Борис Николаевич мое «послание» прочитал и остался им недоволен.
К счастью, президент оказался незлопамятным. И сгустившиеся было тучи начали развеиваться уже на следующий день. <…>
После этого эпизода группа помощников президента решилась на то, чтобы написать ему письмо, выразив обеспокоенность его поведением. Письмо подписали семь человек — начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков, первый помощник президента Виктор Илюшин, глава президентской охраны Александр Коржаков, Вячеслав Костиков, спичрайтер Людмила Пихоя, помощник Ельцина по международным вопросам Дмитрий Рюриков и шеф президентского протокола Владимир Шевченко. «Ехидные журналисты прозвали этот документ ‘Письмом помощников к своему султану’ — по аналогии с названием известной картины Ильи Репина, — писал позже биограф Ельцина Тимоти Колтон. — В письме выражалось негодование по поводу замкнутости президента, его самодовольства и ‘царских’ манер, отвращения к планированию, из-за чего многие решения принимаются под влиянием ‘иррациональных факторов, случайности и даже капризов’, разрыва с прошлыми и потенциальными союзниками. Авторы не приписывали все или большинство проблем Ельцина исключительно алкоголю. Но, несмотря на желание пощадить чувства президента, они ясно констатировали, что, по их мнению, алкогольная зависимость — ‘известное русское бытовое злоупотребление’ — тянет его ко дну. Берлинский инцидент было ‘невозможно игнорировать и трудно исправить’. Помощники обратились к Ельцину с просьбой ‘решительно пересмотреть отношение к собственному здоровью и вредным привычкам’, ‘исключить неожиданные исчезновения и периоды восстановления’ и найти способы отдыха, которые не подразумевали бы ‘спорта с последующим застольем’. Ни один правитель России не получал подобного письма ни до, ни после него».[note]Колтон, Тимоти. «Ельцин». «КоЛибри», 2013.[/note]
О реакции президента его спичрайтер Людмила Пихоя рассказывает в этом видео. А Костиков вспоминает:
В силу ряда причин письмо вызвало повышенный интерес и породило многочисленные догадки. Отсутствие публикации текста письма до сих пор порождает домыслы относительно его содержания. Высказываются предположения, что в письме затронуты темы, являющиеся абсолютным «табу». Это не так. В нем анализируются исключительно общеизвестные факты.
Лично мне хотелось бы опубликовать это письмо в силу обстоятельств скорее личного, чем политического свойства. Несколько месяцев спустя, рассказывая о некоторых подробностях эпопеи с письмом, М. Барсуков сказал мне, что Борис Николаевич был не просто резко обижен, но воспринял письмо как предательство. Эта несправедливая оценка угнетает меня до сих пор. Думаю, что это было сказано в сердцах. Но из семи человек, подписавших письмо, лишь пресс-секретарь оказался в результате отстраненным от работы с президентом и «сослан» в Ватикан. Выходит, что предателем оказался один я. Конечно, для этого есть «техническое» объяснение. Борис Николаевич читал мои многочисленные личные записки к нему и прекрасно знал мой стиль и «литературную» манеру. Ему не трудно было догадаться, кто писал «письмо семи». Направление его гнева в этом смысле было верным. Но и во время написания письма, и сегодня, когда я перечитываю его, я не видел и не вижу в нем никаких элементов предательства. Я был поражен, когда узнал, что некоторые из «подписантов» сочли необходимым просить у Бориса Николаевича по этому поводу прощение. Нескольких человек президент «простил» еще в Сочи во время отпуска — Барсукова, Коржакова и Илюшина, — других позднее.
Нужно сказать, что во всей этой ситуации меня более всего огорчало то, что в длительном «карантине» оказалась Людмила Григорьевна Пихоя, человек поистине преданный Ельцину. Реакция президента была явно несоразмерной. В конце концов (и это его право), Борис Николаевич мог поступить строго в отношении подписавших письмо мужчин, если считал, что они совершили проступок. Но в течение нескольких месяцев не разговаривать с женщиной, которая с большим умом, а часто и с блеском, работала на президента и была рядом с ним на самых крутых поворотах судьбы, — этого я не могу понять. Не соотносится это с привычным для меня масштабом личности президента.
И все-таки сегодня я не могу опубликовать это письмо. Оно писалось при участии группы помощников, и без их согласия я не вправе придавать его гласности…
30 cентября, возвращаясь из США, президент должен был остановиться в Ирландии, где у него была запланирована встреча с премьер-министром Рейнольдсом. Олег Сосковец вышел из самолета и сказал, что Ельцина не будет. Позже охранник президента Александр Коржаков утверждал, что это он не выпустил Ельцина из самолета. Уже в Москве Ельцин говорит журналистам: «Я скажу честно, я просто проспал. 18 часов в полете, до этого, понимаешь, столько не спал, а служба безопасности не пустила тех людей, которые должны были меня разбудить. Я, конечно, разберусь, врежу им как следует».
Семья президента защищала его и годы спустя. Валентин Юмашев, зять Бориса Ельцина, приближенный к нему еще в 1989 году и бывший в одно время главой администрации Ельцина, на вопрос о проблемах президента с алкоголем отвечал нелинейно — виноватыми он называл Владимира Гусинского и Юрия Лужкова. Вот как звучали его ответы на неприятные вопросы журналиста Михаила Ростовского в интервью 2011 года[note]Ростовский, Михаил. «Валентин Юмашев: ‘Мы глотнули свободы и отравились ею’. Экс-глава администрации президента, зять Ельцина дал эксклюзивное интервью ‘МК'». «Московский комсомолец», 1 февраля 2011.[/note]:
— Жестокий, но неизбежный вопрос: почему Ельцин пил?
— То, что он был пьяницей, будто бы, встав с утра, тут же принимал рюмочку и в таком состоянии работал, — это из разряда лживых мифов. Которые с особой силой стали распространяться, когда внутри власти возник конфликт по поводу президентских выборов 2000 года. У противостоящей нам команды были мощнейшие медиаресурсы: империя Гусинского, медиаресурсы Лужкова и очень талантливые ребята во главе с президентом НТВ Игорем Малашенко. Вся эта машина обрушилась на Ельцина. Именно тогда возникла и история с «семьей», активно тиражировалась тема пьянства.
— Если любовь Ельцина к выпивке — выдумка Гусинского 99-го года, то что же мы видели на своих экранах в 95-м (так — в оригинале, на самом деле — в 1994-м — Н.Р.), когда наш президент дирижировал в Германии оркестром?
— Да, действительно, была пара подобных эпизодов, которые постоянно вспоминают. Но, допустим, у Ельцина было сто зарубежных визитов. Из них крутят один эпизод — с оркестром. Почему? Да потому что не было других эпизодов, не было этой проблемы, нечего показывать. Почему он выпил в тот раз? Он сам подробно объяснил это в своей автобиографии: был сложный эмоциональный момент, окончание вывода наших войск из Германии. Немного позволил себе лишнего. А там была жара. Вот это и произошло.
Короче, если проблема и была, то абсолютно не в том виде, в каком ее пытаются преподнести. Более того, после операции на сердце в 96-м году ему был вообще запрещен алкоголь. Он принимал сильные обезболивающие, соединение которых с алкоголем абсолютно невозможно.
Впрочем, дочь президента Татьяна Дьяченко в воспоминаниях, которыми она делилась одно время в «Живом журнале», предсказуемо защищая отца, была более откровенна[note]t_yumasheva. «Ответ на неприятный вопрос». March 6th, 2010 http://t-yumasheva.livejournal.com/17299.html[/note]:
Я считаю, абсолютно недопустимо смотреть на президентство Ельцина сквозь призму этой проблемы. Да, были эпизоды, они мучительны для меня, они некрасивы, неправильны, непростительны для президента, но это все-таки только эпизоды. Бесконечно крутят один — дирижирование оркестром в Берлине. Папа дает такое, сдержанное, объяснение этой проблемы в своей книге. Я, когда прочитала этот текст в рукописи, удивилась, что он решился сам заговорить на эту тему, настолько болезненной она для него была.
Он пишет: «Традиционно русский образ жизни жестко диктовал: не пить на дне рождения — нельзя, не пить на свадьбе друга — нельзя, не пить с товарищами по работе — нельзя. Я к этой обязаловке всегда относится с тоской, пьяных людей не выносил, но… в какой-то момент почувствовал, что алкоголь действительно средство, которое быстро снимает стресс… Что я чувствую сейчас, когда показывают ставшие уже журналистским штампом кадры, на которых я дирижирую тем злополучным оркестром? Не стыд, не безразличие, не раздражение, тут другое какое-то чувство. Я кожей начинаю ощущать состояние тревоги, напряжения, безмерной тяжести, которая давила, прижимала меня к земле. Я помню, что тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать».
Алкоголь был для папы средством снятия совершенно сумасшедшего стресса, в котором он находился. Если посмотреть события, которые происходили с августа 91-го года по июнь 96-го, вообще непонятно, как человек мог выдержать такие испытания. В июне у него случился последний пятый по счету тяжелейший инфаркт, после которого было решено делать операцию на сердце. После операции на сердце в ноябре 96-го этой проблемы вообще не было. Врачи разрешали ему только немного красного вина.
Чуть больше месяца назад мы сидели за столом, отмечали папин день рождения. Часть гостей разъехалась, остались только свои. Вспоминали какие-то смешные, теплые, домашние эпизоды, связанные с папой. Мама рассказала трогательную историю их любви — первой встречи, про студенческие отношения, папино предложение пожениться. Мы этого ничего не знали, она нам до этого никогда эту историю так подробно не рассказывала. Обязательно потом как-нибудь перескажу. А потом, неожиданно, мама сама заговорила на эту болезненную тему. А, я даже вспомнила, почему. Она посмотрела какую-то программу ТВЦ, где опять проходились по этой теме. И мама вдруг сказала, а вы знаете, я считаю, что если бы он не снимал это безумное напряжение алкоголем, мы бы потеряли его на несколько лет раньше. И я сейчас благодарна Богу, что он с нами эти несколько лишних лет прожил. Заплакала. Она всегда страшно переживала, когда видела, что папа выпил больше, чем следовало. Но вот такая, неожиданная фраза прозвучала.
Ничего нового я не сказала, не объяснила. Просто, наверное, надо было об этом сказать.
Были у президента и другие защитники. Глава ВГТРК Олег Попцов в своих мемуарах язвительно писал о «впечатлительной интеллигенции», которая, увидев кадры из Германии, «заламывала руки, восклицала — Боже мой!» «Вообще-то ничего из ряда вон выходящего, — писал он. — По чисто русской традиции, праздник есть праздник. <…> Президент имеет право на слабости. Клинтону припоминают любовные истории его джазового прошлого. Об амурных грехах Президента Франции говорить не принято, касается ли это Помпиду или Миттерана. Франции нравится, когда ее Президент — настоящий мужчина. Не исключение и Гавел, президент Чехии. <…> Президент — русский человек, может себе позволить. Досадно, но именно эти сугубо специфические проявления президентского характера обострили отношения Ельцина со средствами массовой информации. Это был первый звонок. Президент обиделся! Укусы газетчиков, тележурналистов, на которые он раньше не обращал внимания, стали его раздражать».[note]Попцов, Олег. «Хроника времен ‘Царя Бориса'». «Совершенно секретно», 1995.[/note]
Эпизод надолго остался в памяти россиян, о нем вспоминали даже в некрологах, наряду с другими ключевыми событиями той эпохи. «Ельцин не стеснялся показывать уральский характер, не скрывал своих слабостей и привычек, — писала после смерти первого президента России автор татарстанской газеты «Время и деньги» Наталья Паньшина. — Он играл в теннис и дирижировал оркестром, изобрел международные ‘встречи без галстуков’, демонстрировал ‘политические загогулины’ и кадровые ‘рокировочки’. Он казался уступчивым и умел проявить твердость. И наконец — он любил власть, но добровольно покинул Кремль, что не имело прецедентов в российской истории. Ему до сих пор вспоминают Беловежские соглашения и раздачу ‘суверенитетов’ регионам, но именно эти неоднозначные решения позволили избежать кровопролития и гражданской войны».[note]Паньшина, Наталья. «Первый президент России был равновелик своей стране». «Время и деньги», 26 апреля 2007.[/note]