Подписан Договор об общественном согласии
Свою формулу национального примирения Борис Ельцин предложил во время первого послания президента Федеральному Собранию, которое он прочитал 24 февраля.
Договор был одобрен 26 апреля на заседании президентского совета, который, по мнению автора «Коммерсанта», уже «давно стал довольно странным элементом в структуре президентских органов». «От одного заседания совета до другого обычно проходит столько времени, что граждане успевают забыть о его существовании, — сообщала газета. — Тем не менее перед каждым более или менее крупным событием во внутриполитической жизни России Борис Ельцин собирает членов этого общественного органа. Как правило, президентский совет поддерживает начинания главы государства и становится, таким образом, дополнительным рычагом в их пропаганде. Впрочем, судя по скупым сообщением, просочившимся через закрытые двери заседания (в котором на этот раз не участвовали исключенные президентом из «советчиков» Гавриил Попов и Алексей Казанник, зато присутствовал Юрий Лужков), далеко не все высказывавшиеся за ними мнения были приятны президенту. Это касается как необходимости жесткого подавления преступности, решения проблемы неплатежей, пассивности правительства, так и проблем подписания договора. Некоторые члены совета считают недопустимыми уступки, на которые пошел Ельцин при корректировке текста договора: в частности, речь идет об исключении из последнего варианта текста пункта о приведении в соответствие с Конституцией России конституций регионов».[note]Старк, Ника. «Заседание президентского совета. Борис Ельцин соглашается с теми, кто соглашается с ним». «Коммерсант», 27 апреля 1994.[/note]
О том, как комиссия учитывала мнение коммунистической оппозиции писал в «Правде» зампредседателя фракции Виктор Зоркальцев. «Сначала было создано пять ‘круглых столов’, там и наши депутаты готовили материалы, которые сдали в комиссию, — писал он. — От коммунистов в нее вошла Тамара Михайловна Гудима и смогла там отстоять нашу позицию: 60 процентов документа исправлено с учетом предложений фракции коммунистов. Все, что можно было вычеркнуть, мы вычеркнули. Из текста исключения о незыблемости Конституции, о запретности темы 3-4 октября, о недопустимости забастовок и многое другое. Осталось убрать два абзаца и что-то добавить, но работа над документом прекратилась. И мы его не подписали. Тогда оппоненты поняли, что есть границы, за которые фракция коммунистов не отступит».[note]Зоркальцев[/note]
Торжественная церемония подписания Договора проходила в Георгиевском зале Кремля, подписи под ним поставили президент, премьер-министр, главы обеих палат парламента, партийные лидеры, представители различных религиозных конфессий, руководители регионов, общественных организаций и профсоюзов. Были среди подписавших документ и руководители СМИ. «Договор об общественном согласии мы все подписали с самыми добрыми намерениями, — рассказывал автору этих строк Виктор Лошак, тогда — главный редактор «Московских новостей». — Я снял свою подпись и вышел из Договора, после того, как была развязана война в Чечне. Совершенно точно, что я единственный это сделал». На дополнительный вопрос специально для проекта YeltsinMedia — о том, почему он считал важным поставить свою подпись, Лошак ответил так: «Многое, конечно, уже стерлось [из памяти]. Но совершенно очевидно, что после 93-го, после раздрая в парламенте, спора об освобождении всех арестованных в Белом доме, чтобы жить дальше, нужно было как-то успокаиваться и сшивать страну. Меморандум (так, кажется, поначалу назывался Договор) казался важным первым шагом. Нас сближало с этой идеей и то, что коммунисты ее торпедировали. ‘МН’ были откровенно антикоммунистической газетой. Зюганов же в конце концов ничего и не подписал. Одним словом, мы поддерживали Договор с самого начала, и моя подпись была естественна в этой ситуации».
Исследователь СМИ Монро Прайс отмечал, что в начале 1994 года явно ощущавшийся напряженный общественный конфликт угрожал существованию правовых институтов и многих новых органов, включая избранный в 1993 парламент. «Весной 1994 года президент Ельцин для достижения моратория среди противоборствующих сил предложил Договор об общественном согласии — новый инструмент, который был скорее пропагандистским маневром, чем соглашением, сдерживающим подписавшие документ стороны, — писал он. — Договор пытался перевести дискуссию в правовые рамки, разрушенные несколько месяцев назад уличными столкновениями. Договор можно также рассматривать как попытку тех, кто был удовлетворен сложившимся положением вещей, установить нормы дискурса, способные дискредитировать их более радикальных противников. Договор предусматривал, что «Участники Договора… считают, что величие российской истории, в которой были и героические, и трагическиие страницы, обязывает избегать упрощенных и оскорбительных оценок прошлого, не допускать искажения исторических фактов». Кроме того, согласно Договору: договаривающиеся стороны… подчеркивают, что любовь к Отечеству, свобода и моральный долг перед обществом, творческий труд, все общечеловеческие ценности, духовные и нравственные традиции многонационального народа Российской Федерации должны стать основой ее возрождения. Стороны, подписывающие договор, дают торжественное обещание словом и делом соблюдать нормы морального поведения в политике, экономике и общественной жизни. Для прояснения отношения прессы к процессу создания общественного строя, основанного на согласии, Договор предусматривал, что ‘особая роль во всем этом принадлежит средствам массовой информации… усилия которых должны поддерживаться государством и обществом'».[note]Монро П. Телевидение, телекоммуникации и переходный период: право, общество и национальная идентичность.[/note]
Церемония, отмечал в те дни в газете «Культура» политолог Борис Пугачев, — «как и следовало ожидать, приобрела театрализованно-бюрократическую окраску, когда к этой процедуре были привлечены десятки никому не известных карликовых партий и движений (в т.ч. детских, туристских, спортивных и т.д.). Вместе с тем ряд влиятельных сил этот Договор не подписали. Помимо Аграрной партии России, Коммунистической партии РФ, его не подписали на ‘левом’ фланге ‘Демроссия’, Российское движение демократических реформ, блок ‘Яблоко’, на правом — Фронт национального Спасения, Российское национальное единство, ‘Согласие во имя России’. Не подписали Договор Федерация товаропроизводителей России (Ю. Скоков), крупные отраслевые профсоюзы — Росуглепрофсоюз, Нефтегазстройпрофсоюз, горно-металлургический профсоюз. Весьма критическую позицию занял и ряд политических лидеров, ранее активно поддерживавших Бориса Ельцина. Получается, что ‘согласие’ носит верхушечный, элитный характер и реально повлиять на атмосферу к согласию в обществе не сможет».[note]Пугачев, Борис. «Неминуемо движемся к краху». «Культура», 23 июля 1994.[/note] Он считал, что договор представляет собой надконституционное соглашение, «участники которого берут на себя добровольные ограничения в использовании своих конституционных прав». «В этом, на мой взгляд, заключается основополагающая неконституционность Договора, ибо собственно Конституция никаких подобных самоограничений не предусматривает, — писал он. — Более того, самоограничения касаются главным образом власти парламента, деятельности партий и профсоюзов и практически не затрагивают полномочий Президента». Политолог полагал, что политический смысл договора «направлен на укрепление позиций Президента, ограждение его власти от возможных акций (принятие с изменением Конституции решения о досрочных выборах Президента) парламентской оппозиции», что он «не снял противоречий между различными ветвями власти и полярными политическими силами, но может явиться весьма эффективным средством в руках Президента при необходимости давления как на парламентскую, так и на внепарламентскую оппозицию, может служить предлогом для неожиданных и чрезвычайных президентских акций в целях ‘стабилизации обстановки в обществе'».
На той же странице «Культуры» политологу возражал советник президента Георгий Сатаров. Одной из важнейших задач договора, по его словам, стала попытка «изменить нашу во многом конфронтационную политическую культуру, политические традиции в обществе». «Сама структура согласительных процедур, предусмотренных Договором, — отмечал он, — весьма этому способствует. Существенно, что к этим процедурам привлекаются общественные организации. В прессе много иронизировали по поводу того, что к подписанию Договора привлекались незначительные организации. Но делалось это совершенно сознательно, чтобы повысить их авторитет в глазах тех, кто за ними стоит, а тем самым укрепить гражданское общество — одну из основ демократии». Кроме того, по его мнению, Договор позволял ускорить технологию принятия законов, посадив всех за один стол, а из практических решений — «позволил стронуть с места такую животрепещущую, архиважную проблему, как компенсация денежных вкладов населения».[note]Кононова, Л. «Краха не предвидится». «Культура», 23 июля 1994.[/note]
«Коммерсант», нацеленный на зарождающийся русский бизнес, предполагал, со ссылкой на «большинство присутствовавших представителей деловых кругов», что договор, несмотря на его политическую направленность, «теоретически способен оказать определенное влияние на активизацию деятельности российских предпринимательских структур и оживление хозяйственной деятельности в стране». «В связи с тем, что в ходе экономической реформы сталкиваются интересы различных социальных групп, договор об общественном согласии, по их мнению, дает надежду на то, что эти противоречия будут разрешены цивилизованными методами, — замечало издание. — Официальная версия, объясняющая участие представителей российского бизнеса в подписании договора, состоит в том, что исполнительная власть, осознав опасность дальнейшего обострения социально-экономической обстановки, решила заручиться поддержкой национальных деловых кругов, в качестве встречного шага выдав им определенные гарантии по содействию в их деятельности. Несмотря на поддержку договора в целом, представители предпринимательских структур выразили и определенный скептицизм в отношении перспектив его практического выполнения: им пока не ясен механизм его реализации — если все понимают, что необходимо делать, то никто не знает, как это сделать. Иными словами, в ближайшее время необходимо определить методы и инструменты, обеспечивающие выход России из экономического кризиса».[note]Отдел экономической политики. «Договор об общественном согласии». «Коммерсант», 6 мая 1994.[/note]
Журналист «Коммерсанта» Максим Соколов, говоря о договоре, проводил аналогию с созданием ООН. «В период, когда ООН прибегала к санкциям ‘международного полицейского’, — писал он, — ее обвиняли в том, что она — не более чем ширма для грубого американского диктата; когда предполагалось, что нормы согласия будут включать и санкции за его нарушение, договор обвиняли в том, что он — не более чем ширма для грубого президентского диктата. В период, когда ООН фактически не располагала возможностью применять санкции, ее обвиняли в том, что она — бесплодная говорильня и организация международных дармоедов; когда в договоре снимался вопрос о санкциях, его обвиняли в том, что налицо подмена осмысленной государственной деятельности бесплодной имитацией. ООН, безусловно, какую-то согласительную и умиротворяющую функцию выполнила и по очень простой причине: она была создана, когда кончилась вторая мировая война и никому не хотелось третьей. Нечто подобное можно сказать и о помпезной процедуре в Георгиевском зале: договор подписан в стране, уставшей от гражданской войны, и мало кто желает новой». Он считал, что оценка договора «может складываться из двух пассажей — патетического и цинического». «Патетику обеспечил президент, сказав о ‘страшной восьмидесятилетней трагедии’, о ‘проклятье гражданской войны, что до сих пор висит над Россией’, о необходимости ‘перевернуть трагическую страницу’, — объяснял он. — С точки зрения цинической, процесс передела власти и собственности в России близок к завершению — свидетельством чему неуклонно падающий уровень инфляции, — а итогом передела является мир».[note]Соколов, Максим. «Договор». «Коммерсант», 29 апреля 1994.[/note]
Виктор Лошак рассказывал автору этих строк, что снял подпись уже в конце года. «Мы всегда выступали против силового решения в Чечне, — говорил он в ответ на вопрос, почему это сделал. — Казалось оскорбительным, что Ельцин мог отвергнуть мнения вменяемых людей и слушать скомпрометировавшего себя министра Грачева. В Чечне мы все это время держали корреспондентов и видели ситуацию очень близко, в деталях. Война, причем унизительная и неуспешная была разрушением Договора. Мне казалось, наверное, важным выйти из него раньше, чем это сделает власть. Собственно, в стране и на страницах газет было немало и иных пацифистских акций: открытые письма, призывы, мнения военных…»
А спустя годы группа политологов РАН заключала, что договор «остался лишь заявлением о намерениях». «Указ Президента РФ «О дне согласия и примирения» и объявление 1997 г. Годом согласия и примирения не стали предполагаемой реальной политической основой для обеспечения единения и консолидации современного российского общества, — полагали они. — Идеологи и организаторы перестройки, как и состояние общества и общественного сознания, оказались недостаточно подготовленными к формированию механизмов принятия общественно значимых решений с позиций политического консенсуса как подхода, основывающегося на стабильном согласии, достигнутом всеми сторонами, заинтересованными в блокировании кризисных явлений и разрешении конфликтов».[note]Сотрудники сектора политологических исследований Института государства и права РАН (канд. юрид. наук М. С. Айвазян, В. В. Варданян, Е. М. Доровских, канд. экон. наук Е. Ю. Кобаренкова, канд. юрид. наук В. А. Леванский, докторо, юрид. наук В. И. Лысенко, канд. ист. наук Н. П. Медведев, канд. полит, наук Т. В. Новикова, канд. юрид. наук В. В. Смирнов). «Открытое государство: политико-правовое видение». «Государство и право», 31 мая 2005.[/note]