В заложники захвачены корреспонденты ОРТ Роман Перевезенцев и Вячеслав Тибелиус
Практика захвата журналистов в заложники вскоре становится обыденной.
Телеведущий Андрей Разбаш и журналист Роман Перевезенцев в студии программы «Час пик». Кадр программы.
Журналисты попали в плен в Ингушетии, на пути из Грозного в Назрань. 19 февраля они были освобождены. На пресс-конференции директор информационных программ ОРТ Ксения Пономарева рассказала, что долгое время на канале не знали ничего конкретного об их судьбе, а потом раздался звонок со словами «Это Роман».[note]Папилова, Юлия. «Будут деньги – купим новую машину и много анаши». «Коммерсант», 20 февраля 1997.[/note] «Я подумала, что звонит мой шофер Роман, — рассказывала она. — Потом Роман пояснил: ‘Это Перевезенцев…’ Трубку затем взял ‘этот человек’. Я не знаю, кто он, до сих пор. Мы все время общались с ним во время переговоров, хотя он явно не был главным». Как отмечал «Коммерсант-Daily» в те дни, Пономарева рассказала об этом Борису Березовскому. На вопрос корреспондента Юлии Папиловой, почему Березовскому, а не МВД Чечни, Пономарева ответила: «Мне было понятно, что МВД Чечни вряд ли поможет в переговорах. Хотя я им благодарна, и они делали абсолютно все, что могли. Кроме того, я знала, что у Совета безопасности есть профессионалы. Люди, которые уже не раз участвовали в подобных переговорах и знают, как это делать». «Переговоры начались, — отмечала газета. – Бандиты просили денег. Сумма менялась: от $500 тысяч до $2 млн. Но каким-то образом людям Березовского удалось договориться о бесплатном освобождении Перевезенцева и Тибелиуса. Более подробно Ксения Пономарева рассказывать не стала, объяснив, что эту схему ведения переговоров, возможно, придется использовать еще не раз».
Интервью Романа Перевезенцева программе «Час пик» сразу после освобождения можно посмотреть по этой ссылке.
Годы спустя журналист и майор армии Вячеслав Измайлов рассказывал проекту YeltsinMedia о своем опыте по поиску и освобождению заложников после той чеченской войны. Он вспоминал, что многих помогал высвободить из плена Борис Березовский. «Какой человек был Березовский, какой у него характер, я абсолютно не знаю, — говорил Измайлов в интервью. — Я не делаю вывод, плохой или хороший. Но то, что он делал, не мог делать больше никто. Корреспонденты центрального телевидения, попавшие в заложники, — Роман Перевезенцев и Вячеслав Тибелиус, были вытащены за деньги Березовским. Корреспонденты программы «Взгляд» Ильяс Богатырев и Владислав Черняев вытащены за деньги Березовским. По ним я работал. Моя задача была выяснить, у кого они находятся, и я выяснил. После этого они вышли на Березовского. Их вытащили за деньги». (Читать интервью полностью.)
Иначе роль Березовского оценивал председатель совета правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов. «Если же говорить о его роли в сюжете с заложниками, то она очевидна — он способствовал ‘разогреву’ рынка, общаясь с теми, с кем можно было ‘вопросы порешать эффективно и быстро’ и занося им деньги, а не с законно избранной властью, — говорил он в интервью YeltsinMedia. — В итоге деньги, которые шли через Березовского, шли к оппонентам Масхадова, похитителям людей, радикалам, ‘ваххабитам’, — и ‘разогревали’ рынок похищения и торговли людьми: ‘Если один раз получилось, то в следующий раз мы снова похитим журналистов!’ Но делал это Березовский не по злой воле, а потому, что он вот так был устроен».
Весной того же года в Чечне будут похищены корреспондент ИТАР-ТАСС Николай Загнойко и сотрудники «Радио России» Юрий Архипов, Николай Мамулашвили, Лев Зельцер.
В свою очередь о похищениях журналистов в те годы в интервью для проекта YeltsinMedia рассказывал и Александр Черкасов. Вот его фрагмент:
— Можно ли сказать, на чем, главным образом основывались похищения журналистов? Они организовывались в основном для того, чтобы продавать их? Или…
— Давайте разнесем это на две существенно разные части. Одно дело — похищения, которые можно списать на шпиономанию <…>. Это было до начала осени 1996 года. И совсем другое — это волна похищений людей с целью выкупа, которая пошла с осени 96-го, с начала 97-го года. Это два разных периода. В ходе войны пленные не имели коммерческой цены, однако имели большое значение для обмена на «своих».
Один пример: вдову Джохара Дудаева Аллу и ее охранника Идигова задержали в Нальчике в начале июля 1996 года. Трое суток Алла Дудаева находилась в распоряжении офицера ФСБ, который ее допрашивал. И ой как много она ему рассказала! А потом ее и Идигова обменяли на священника, отца Сергия Жигулина, представителя отдела внешних церковных сношений Московской патриархии. В январе 96-го отец Сергий был захвачен вместе с настоятелем грозненского храма Архангела Михаила отцом Анатолием Чистоусовым, когда они приехали на переговоры об освобождении двоих пленных солдат из 245-го полка.
В ходе войны, если не было бы пленных и заложников, не на кого было бы выменивать «своих». Это противоречило всему, что говорила официальная пропаганда: мол, это были захваты ради денег, ценностей, наркотиков и так далее, — всей этой риторике.
А почему началась торговля людьми, подробнее можно почитать в книге «Неизвестный солдат кавказской войны» у нас на сайте. Я скажу кратко. 1996 год, переговоры по обмену пленными и поиску пропавших без вести. Два огромных списка, с одной стороны и с другой, примерно по тысяче человек. Поскольку списки и для той, и для другой стороны отчасти готовили мы, я немножко знаю этот сюжет. Чеченцы представляют на переговоры список на 1300 пропавших. Но обменивать из них некого: всех уже закопали в землю. На переговорах офицеры, косящие под простых штабистов или представителей управления политико-воспитательной работы, получают эти списки. Потом посылают списки в ГИЦ, Главный информцентр МВД России: «а не сидят ли эти тысяча с чем-то человек в российских тюрьмах, нельзя ли их оттуда освободить, чтобы обменять»? И каждый раз ГИЦ им отвечает: «знаете, у нас таких людей нет!» И так повторяется раз за разом. Наконец, по-видимому, в ГИЦ МВД надоедает заниматься этой «обезьяньей» работой, и они просто-напросто делают выборку всех уроженцев Чечни, сидящих в российских тюрьмах. Список всего чеченского криминала, сидящего в российских тюрьмах и лагерях. И посылают этот список группе, ведущей переговоры: мол, «возьмите и нас больше не беспокойте!» Как вы думаете, что произошло с этим списком дальше? Разумеется, он «утек» к чеченцам. А дальше не нужно было иметь даже две извилины — достаточно было одной, чтобы сделать вывод: «ага, значит, можно обычных бандюков менять на пленных солдатиков!» Достаточно было себе в распоряжение этих солдатиков получить. И тут же пошла волна перекупки пленных для обмена на реальных бандитов.
А потом уже пошли похищения специально «под освобождение» сидельцев. Вот, например, знаменитый персонаж — Артур Курмакаев, он же Артур Денисултанов. В последние годы он известен причастностью к покушениям на противников Рамзана Кадырова. В 2017 году в Киеве пытался убить Адама Осмаева, командира чеченского «батальона имени Джохара Дудаева», а десять лет назад, в 2008-м, склонить к возвращению в Чечню из Австрии Умара Исраилова, впоследствии убитого. А в 90-х Денисултанов по кличке «Динго» был известен в «бандитском Петербурге», даже на телевидение ходил, в какие-то сюжеты, связанные с жизнью преступного мира. Он пытался похитить директора мясокомбината, чтобы получить выкуп — 300 тысяч долларов. Но в итоге незадачливые бандиты похитили не директора, а водителя директора. Наверное, у жены директора мясокомбината денег на выкуп хватило бы. Но у жены водителя денег не было, она обратилась в милицию, и «Динго» задержали. А потом его освободили — как? Путем обмена на похищенного в Ингушетии российского военнослужащего. Это была классическая, эталонная схема того времени.
По-настоящему волна похищений с целью выкупа началась примерно в январе 1997-го. Потом начали поступать деньги, выкуп за похищенных. И дальше журналистов вновь похищали для выкупа. «Мы, чеченцы, вообще – люди увлекающиеся. Если один чем-то занимается, то другие тоже хватаются», — так мне в январе 97-го года объясняли в Грозном. Когда в 70-х в Чечне (а тогда была жуткая скрытая безработица) на шабашку ездили, каждый хотел поехать на шабашку. Когда кооперативы организовывали – все хотели кооператив организовать. Когда авизо «рисовали» – все искали, где можно раздобыть. Когда воевать пошли – все воевать пошли. А сейчас все друг друга спрашивают: «нет ли у тебя какого-нибудь «жирного», чтоб похитить?
Впрочем, иногда эти общие увлечения бывают ко благу. Если вы сейчас окажетесь в Грозном, то отправляйтесь в район «Северного базарчика», где года полтора назад одна женщина открыла шашлычную. Дело пошло, и сейчас там – целая улица шашлычная, штук двадцать шашлычных заведений. Если едите мясо, то вы не уйдете оттуда расстроенной…
… Словом, до конца 96-го — начала 97-го года этой волны похищений с корыстной целью еще не было. Однако, говоря о похищениях того времени, нельзя не вспомнить о похищения «своих» же, чеченцев. Основанием были обвинения в «сотрудничестве с оккупантами». Борьба местной госбезопасности с местными же коллаборационистами была широка, глубока, необъятна и, вероятно, коммерчески выгодна. При этом она идеологически опиралась на «восстановление справедливости». Про это практически ничего не было известно, потому что похищенные российские, а тем более иностранные журналисты – это как бы «новость», а все остальное – «внутренние дела». Так что похищения русских в северных районах Чечни или своих же чеченцев оставались известны только внутри Чечни. Повторю: это идеологически верное занятие было коммерчески выгодным. Но, к сожалению, число «коллаборационистов» было не слишком большим, ресурс был исчерпаемый. А, кроме того, как-то нехорошо, когда мусульмане мусульман похищают. И, когда среди групп, которые занимались похищениями, пошла мода на радикальный ислам, тогда оказалось возможным похищать «неправильных мусульман». Для таких групп «чистых мусульман» не было грехом похищение чеченцев, которые делают зикр, то есть суфиев. Это – еще один аспект похищений, ставший значимым с осени 96-го, — идеологическое прикрытие коммерческой составляющей (которая, разумеется, была основной).