Цензура октября 1993-го
Борьба за контроль над СМИ, начавшаяся еще в 1992 году, активно продолжается в момент самого острого политического противостояния 1993 года.
Пожар в Белом Доме 4 октября 1993 года. Фото: Хамельянин Геннадий/Фотохроника ТАСС.
Противостояние президента и парламента, которое обострилось в марте, когда президент ввел режим особого управления страной, а Верховный Совет безрезультатно попытался провести импичмент, вступило в окончательную фазу после 21 сентября. Тогда указом № 1400 Борис Ельцин распустил парламент, ликвидировал Съезд народных депутатов как орган власти и назначил новые выборы. Парламент и Конституционный суд признали указ неконституционным, Верховный Совет во главе с Русланом Хасбулатовым вновь попытался отстранить президента от власти, уже — в связи с попыткой государственного переворота, и объявил вице-президента Александра Руцкого исполняющим обязанности президента.
Блокада Белого дома, с отключением связи, света, воды и тепла, продлилась с 21 сентября по 4 октября. «Кровь была нужна обеим сторонам: парламенту — потому что он надеялся, что после крови скольких-то мирных граждан народ и хотя бы часть войск встанет на защиту Конституции; президенту — потому что только кровь опять же мирных граждан опять могла позволить и оправдать штурм Белого дома», — напишет позже в «Записках из Белого дома» журналист «Коммерсанта» Вероника Куцылло, проведшая внутри все это время. А выйдя из него, в первом материале для газеты опишет момент стрельбы из танков по зданию парламента: «Автоматная и пулеметная стрельба продолжалась до вечера — с редкими затишьями. Часов в 10 что-то мощно и оглушительно грохнуло, в доме повылетали стекла, и начался страшный сквозняк. Из окон, выходящих на набережную, были видны стоящие на мосту танки — их стволы дымились. Это очень страшно, когда в тебя стреляют танки. Снаряды разрывались, кажется, где-то наверху — в башне, но от разрывов гудел весь дом. Потом в коридоре 6 этажа — возле пресс-центра — раздался раскатистый грохот, несколько взрывов последовали один за другим: похоже, это была очередь из мелкокалиберной скорострельной пушки БМП-2. Взрывами пробило магистральную трубу; хлынувшая вода залила холл. Методично продолжали бить танки. Стрельба была прицельной: в башне раздавались все новые взрывы».
СМИ становятся важнейшим инструментом в политической борьбе.
22 сентября, когда Верховный Совет уже блокирован, председатель телекомпании «Останкино» Вячеслав Брагин назначает нового гендиректора компании — Валентина Лазуткина, таким образом устанавливая двоевластие. Пикантность ситуации — в том, что у компании уже есть гендиректор — Олег Слабынько, который отказывается уйти в отставку. В этот же день председатель парламентского Комитета по средствам массовой информации Владимир Лисин пытается прорваться в ‘Останкино’, чтобы сместить уже самого Вячеслава Брагина и назначить Валентина Лазуткина председателем компании, но реализовать постановление Верховного Совета у него не получается. Тем временем президент возвращает своего сторонника Владимира Шумейко к исполнению обязанностей замглавы правительства. Он был отстранен от должности еще 1 сентября, вместе с Александром Руцким, из-за взаимных обвинений в коррупции, которые прозвучали еще весной (они вошли в историю как «первая война компроматов»). После кровавой октябрьской развязки президент возложит на Шумейко полномочия еще и министра печати и информации.
Президентская сторона наносит еще один удар в борьбе за обладание СМИ. Ссылаясь на тот же президентский указ № 1400, правительство отбирает у Верховного Совета СМИ, учредителем которых он является — «Юридическую газету России», журнал «Народный депутат», телепрограмму «РТВ-Парламент» (выход ее программ и вовсе приостановлен). Но самые болезненные для парламента потери ресурсов, которых он лишается, — это пропарламентская «Российская газета», в которой меняется главный редактор, а коллектив отказывается признать нового, и пропрезидентская газета «Известия», борьба за контроль над которыми идет весь прошлый год, и теперь утрачена последняя надежда на обладание ими.
В те же дни Брагин не позволяет выйти в эфир программе телекомпании ВИD «Красный квадрат» — в ней выступает оппонент президента, глава Конституционного суда Валерий Зорькин. А сотрудники пресс-службы Верховного Совета обращаются к зарубежным СМИ с благодарностью. «Вот уже 6 суток мы работаем в условиях военной осады, — говорится в обращении, опубликованном газетой ‘Правда’ 28 сентября. — Отключены телефоны, факсы, электричество, все коммуникации. Мы оторваны от внешнего мира, редакций и своих семей. Именно в эти тяжелые дни вы любезно предложили нам свою помощь: каналы связи, радиотелефоны».[note]Мареченков, Ю., руководитель Парламентской пресс-службы. «Спасибо, коллеги. Обращение к зарубежным журналистам». «Правда», 28 сентября 1993. [/note]
Происходящее в стране категорически не устраивает Глеба Павловского. Назвав указ № 1400 и последовавшие за ним действия президентской команды государственным переворотом, организованным в Кремле, а также возмутившись наступлением цензуры, Павловский покидает агентство Postfactum, основателем которого он был. Впрочем, в те дни еще неизвестно о том, что президент дал задание пресс-секретарю подготовить указ о закрытии оппозиционных газет.
Интеллигенцию разрывают противоречия. Писатели — сторонники Верховного Совета, 1 октября публикуют в «Правде» открытое письмо, выражая протест против «наступления антинародного режима», «удушения свободы слова» и «диктаторских указов, направленных на ликвидацию законодательной власти». В том же номере газеты опубликовано и обращение деятелей культуры к Патриарху Алексею II. Писатели — сторонники президента, отвечают в газете «Известия» уже после вооруженных столкновений в столице, 5 октября, требуя от президента запретить «все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений», «все незаконные военизированные, а тем более вооруженные объединения и группы», ввести законодательные санкции «за пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти, за призывы к насилию и жестокости». Писатели этого лагеря считают виновными в произошедшей трагедии «органы печати, изо дня в день возбуждавшие ненависть, призывавшие к насилию», и на этом основании требуют закрыть газеты «День», «Правда», «Советская Россия», «Литературная Россия» и телепрограмму «600 секунд». Кроме того, они требуют «признать нелегитимными не только съезд народных депутатов, Верховный Совет, но и все образованные ими органы (в том числе и Конституционный суд)».
В ходе вооруженных столкновений 3 и 4 октября в Москве сторонники Верховного Совета захватывают и поджигают здание мэрии, проводят штурм Останкино. «В понедельник 4 октября в центр Москвы внутри Садового кольца было введено 1300 солдат, — пишет биограф Ельцина Тимоти Колтон. — Около 7 утра бронетранспортеры снесли баррикады перед Белым домом, а в 10 утра четыре танка Т-80 въехали на мост через Москву-реку, и началась канонада. <…> Еще до начала стрельбы Ельцин потребовал, чтобы Хасбулатов сдался. Тот предусмотрительно покинул свой кабинет на десятом этаже — именно он был расстрелян первым. В Белый дом ворвались десантники, которые быстро очистили здание, а затем и близлежащие помещения, и положили конец беспорядкам на улицах. Зрелище танков, расстреливающих 125-миллиметровыми снарядами то самое здание, где Ельцин абсолютно мирно одержал победу над путчистами в 1991 году, просто поднявшись на танк Т-72 Таманской дивизии, вид Хасбулатова и Руцкого, отправляющихся на военном автобусе в Лефортовскую тюрьму, — все это разительно контрастировало с более счастливым прошлым. Во время празднования победы Ельцину вручили курительную трубку Хасбулатова; тот внимательно рассмотрел ее и бросил на пол. По официальным данным, погибло 187 человек (депутатов среди них не было), 437 человек было ранено».[note]Колтон, Тимоти. «Ельцин». «КоЛибри», 2013.[/note] (Данные о количестве жертв в разных источниках разнятся.) Сопротивление защитников Белого дома сломлено после двенадцати танковых выстрелов.
Происходящее в стране трудно поддается анализу. «На деле приходится непрерывно задавать себе вопрос: при какой власти, при каком строе мы живем? — сомневаются журналисты газеты «Сегодня». — Нарушения оставленной президентом в неприкосновенности части Конституции происходят практически повсеместно. Роспуск московских районных Советов, роспуск городского Совета, задержания и унижение депутатов этих Советов стали, похоже, за два дня обыденными фактами нашей жизни. Противоправные действия уже демократических и безоружных, но боевиков, называемых народной дружиной, воспринимаются обществом, как то ли необходимые издержки победы, то ли как торжество справедливости. Не испытывая ни малейшей любви ни к Советам, ни тем более к коммунистам, мы спрашиваем: по какому закону?»[note]Бруни, Лев; Зуйченко, Алексей. «Между советской властью и демократией». «Сегодня», 7 октября 1993.[/note]
Штурм Останкино приводит к небывалому в сфере СМИ. Решением главы первого канала Вячеслава Брагина в 19.26 3 октября прерывается вещание каналов, выходящих из «Останкино», — первого, третьего, четвертого и шестого.
Как объясняет Брагин позже, это сделано для спасения жизней сотрудников и их эвакуации. Однако, несмотря на потери во время штурма «Останкино» — 143 мертвых и 735 раненых[note]Mickiewicz, Ellen. «Changing Channels. Television and the Struggle for Power in Russia». Oxford University Press, 1997[/note], в профессиональной среде это решение вызывает шквал критики. В основном она сводится к тезису о том, что журналистика — профессия для тех, кто готов рисковать, и ее обязанность — информировать население. «Страшно помыслить, в какой хаос могла быть ввергнута Москва, — пишет телекритик Ирина Петровская, — а потом и вся страна по вине близоруких, некомпетентных руководителей, которые не осознают истинной роли телевидения как социального института, обеспечивающего безопасность государства, ответственного не перед властью, а перед обществом и потому в особо сложных ситуациях обязанного рисковать, выполняя свой профессиональный, гражданский и политический долг. Знаю, что среди работников ‘Останкино’ есть (и было в тот день) немало людей, готовых идти и много раз шедших на осознанный риск, входящий, кстати, в условия этой профессии. Однако решение, принятое самонадеянными агрессивными дилетантами, которым доверено телевидение, обернулось моральным и профессиональным поражением ведущей национальной компании, хотя ее руководители даже не способны отличить поражение от победы».[note]Петровская, Ирина. «’Останкино’ отключило само себя. В ночь с 3 на 4 октября страна стояла перед угрозой информационного вакуума». «Независимая газета», 9 октября 1993.[/note] Решение Брагина об отключении сигнала становится одной из причин для его отстранения от должности в декабре этого же года.
Между тем руководители второго канала — председатель ВГТРК Олег Попцов, гендиректор РТВ Анатолий Лысенко и зампредседателя Сергей Скворцов, принимают нестандартное решение — они готовят резервные студии, и в 9 вечера 3 октября программа «Вести» выходит с Шаболовки. При этом вещание Российского телевидения перекоммутировано на первый канал, и ведущий Сергей Торчинский в эфире — 26 часов подряд. Наиболее запомнившиеся выступления той ночи — эмоциональная речь Лии Ахеджаковой и, напротив, успокаивающие речи — Александра Политковского и Александра Любимова. Последний призывает зрителей никуда не ходить, а просто лечь спать. Шквал критики обрушивается на ведущих, и их увольняют из «Останкино».
А на частоте второго и шестого каналов 4 и 5 октября вещает CNN.
«Знаменитая Си-эн-эн вела ‘живой’ репортаж по крайней мере из трех точек российской столицы, а также из двух студий в США, где квалифицированные специалисты по ходу комментировали события, — пишут «Известия». — <…> Сотрудники бюро Си-эн-эн в Москве выходили в эфир от пяти до восьми раз в час».[note]Надеин, Владимир. «Американцы знали о событиях в Москве больше, чем москвичи». «Известия», 5 октября 1993.[/note] «Телезрителей выручает американская Си-эн-эн, которая любезно и на бескорыстной основе позволила транслировать свой прямой постоянный репортаж из Белого дома в российском эфире», — отмечает газета.[note]Таранов, Сергей. «В кровавую ночь журналисты не отсиживались по домам». «Известия», 5 октября 1993.[/note]
3 октября в 9 вечера выступает Егор Гайдар, который призывает сторонников Ельцина к сопротивлению. В эту же ночь звучит с экрана и речь пресс-секретаря Вячеслава Костикова. Сам Ельцин в эфире не появляется — его от этого шага отговаривают помощники, ссылаясь на то, что он очень плохо выглядит. Его телевизионное обращение к нации готово только утром 4 октября. «В ту страшную ночь, когда вся власть позорнейшим образом ушла в подполье, когда молчал, не находя столь необходимых в те минуты слов для обращения и поддержки народа Президент, когда убралась с улиц милиция, и больше полусуток преодолевали путь в двенадцать километров войска, единственными людьми, кто остался на своем посту, оказались журналисты, — писал после окончания кризиса председатель Комитета по защите свободы слова и прав журналистов Павел Гутионтов. — Мне страшно представить, что бы случилось со страной, если бы журналисты из ‘Эха Москвы’, Российского телевидения повели себя так же, как повели себя правительственные структуры и силовые министерства. С полной ответственностью заявляю: именно журналисты не дали сорваться стране во мрак и бездну».[note]Гутионтов, Павел. «Журналисты работали на пределе». «Культура», 9 октября.[/note]
В эти же дни появляется полноценная цензура. Она, с присланными в редакции военными цензорами, объясняется указом президента о чрезвычайном положении, вводится 4 октября и длится до 6-го. В «Сегодня», «Коммерсанте», «Независимой», «Литературной» и «Новой» газетах появляются цензурные изъятия — либо белые пятна, либо плашки «цензура».
Полоса «Независимой газеты» с цензурными пятнами. 6 октября 1993 года.
Однако не все подчиняются требованиям цензуры. В интервью «Общей газете» замначальника управления по защите свободы печати и массовой информации Мининформпечати Юрий Савельев говорит, что генеральный директор ИТАР-ТАСС Виталий Игнатенко «заявил, что не впустит цензоров без письменного распоряжения правительства». «Тем самым он нарушил указ Президента, — возмущен он. — Мы доложили Мининформпечати и правительству — пусть разбираются. Думаю, у Игнатенко просто взыграли амбиции».[note]Дикун, Елена. «Красный карандаш снова на полосах газет». «Общая газета», 7-14 октября 1993, №12/14.[/note] Происходит в ТАСС в те дни и другая небывалая прежде ситуация. «В 22.45 в воскресенье телетайпы редакции отбили странное сообщение о том, что ‘по не зависящим от него причинам прекратило передачу сообщений государственное информационное агентство ИТАР-ТАСС’, — пишут «Известия». — Оказалось, что здание ТАСС на Тверском бульваре блокировано вооруженными боевиками. Они же захватили ‘руководящий’ шестой этаж. Однако вынужденный простой главного агентства властей длился всего 54 минуты. Уже в 23.39 ИТАР-ТАСС возобновил работу».[note]Таранов, Сергей. «В кровавую ночь журналисты не отсиживались по домам». «Известия», 5 октября 1993.[/note]
Другое агентство — «Интерфакс», пытается примирить враждующие стороны. «Функции парламентера взял на себя специальный корреспондент ‘Интерфакса’, первый вице-президент агентства Вячеслав Терехов, который в ночь с воскресенья на понедельник проник в блокированное здание [Белого дома] и не покинул его после начала штурма, — пишут «Известия». — Напомним вкратце историю переговоров. В 9.25 в понедельник Александр Руцкой через ‘Интерфакс’ просит о связи с Борисом Ельциным, объявляя о готовности к переговорам. Через 15 минут А. Руцкой заявляет В. Терехову, что он ‘готов принять в Белом доме представителя правительства под белым флагом’. После звонка из ‘Интерфакса’ премьер-министр Виктор Черномырдин предъявляет свои условия осажденным — немедленное прекращение огня, белые флаги в окнах, гарантируя при этом безопасность всем, кто покинет здание без оружия. Начальник охраны А. Руцкого заявляет В. Терехову, что осажденные готовы выбросить белый флаг. В 9.50 полотнище ненадолго появляется в одном из окон. Поставленный агентством в известность об этом В. Черномырдин предлагает находящимся в Доме Советов выйти с белым флагом из 20-го подъезда. Это предложение корреспондент агентства передает А. Руцкому, который принял его. Однако достигнутая договоренность не была выполнена, поскольку в районе 20-го подъезда бой принял особо ожесточенный характер. На этом связь ‘Интерфакса’ со своим специальным корреспондентом прекратилась. Примерно в 14.30 Терехову удалось выбраться из Белого дома. У журналиста — следы побоев…»[note]Без подписи. «‘Интерфакс’ в роли посредника». «Известия», 5 октября 1993.[/note] (Подробнее о роли Терехова — по этой ссылке, с 31 стр. текста, где история «Интерфакса» рассказана им самим.)
7 октября президент подписывает указ о награждении группы журналистов, среди которой есть и Терехов, орденом «За личное мужество». В начале 1994 года президент подпишет еще два указа: 9 января орденами также награждены ряд сотрудников агентств ИТАР-ТАСС и «Интерфакс», а 17 января — еще 21 сотрудник СМИ, по преимуществу — работники Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании.
После победы над сторонниками Верховного Совета президентская сторона расправляется со своими главными критиками. 5 октября закрыта программа «600 секунд». Накануне приостановлен выпуск газеты «Советская Россия», а газета «Правда» перестает выходить в свет впервые за всю историю целый месяц — еще с 3 октября по 1 ноября. Министерство печати требует, под угрозой закрытия газеты, отставки ее главного редактора — Геннадия Селезнева. Спустя годы он так рассказывал об этом в интервью автору этих строк: «Когда нас после расстрела Белого дома закрыли, то обвинили, что мы были пособниками Верховного совета, — говорил он. — <…> [Мы и] были. Деньги собирали в ‘Правде’, чтобы поддержать людей [внутри Верховного Совета]. Наши сотрудники покупали колбасу, хлеб и, куда можно было подъехать, подъезжали. Шли мимо кордонов с колючей проволокой, чтобы передать еду. Кто за пазухой, кто как. Конечно, мы были на той стороне. И нас, естественно, сразу прихлопнули, как только Верховный совет расстреляли. Причем Шумейко тогда было сказано, что, пока Селезнев главный редактор, газета выходить не будет. Провели собрание журналистов. Я сказал, что на пути газеты шлагбаумом не буду. Я ушел, и на следующий день газете разрешили выходить».[note]Ростова, Наталия. «Геннадий Селезнев, главный редактор «Комсомольской правды» (1980-1988), «Учительской газеты» (1988-1991) и «Правды» (1991-1993). «Я не очень понимал, когда насаждалось западничество…»». http://gorbymedia.com/interviews/seleznev[/note]
Фрагмент первой полосы газеты «Правда» от 29 сентября 1993 года.
На место Селезнева назначен Виктор Линник, а сам Селезнев вскоре избирается в Государственную думу. Через пару лет он становится ее спикером.
Другая оппозиционная газета — «День», не выходит с 27 сентября, ее главный редактор Александр Проханов выпускает газету «Мы и время», затем — «Согласие», но в конце концов, 5 ноября, после окончания кризиса, вынужден учредить новую — «Завтра». «Когда в начале октября правительство приостановило выпуск ‘экстремистских’ газет, в том числе ‘Правды’, ‘Советской России’ и ‘Дня’, оно мотивировало это ‘чрезвычайными полномочиями’, ставшими также основанием для введения двухдневной предварительной цензуры в других изданиях, включая ‘Независимую газету’ и ‘Сегодня’, — пишет специалист по медиаправу Монро Прайс. — Санкт-Петербургская ежедневная газета ‘Час пик’ сообщила о том, что гнев цензоров вызвал один подцензурный материал — короткая заметка о приостановке выпуска ряда газет, причем они были рассержены не самой темой, а ‘отсутствием восторга’ в связи с этим решением». С возрастающей скоростью стали создаваться новые учреждения и издаваться указы, вновь использующие язык независимости и свободы слова. Даже предшествовавшие акты цензуры были оправданы на основании права. Как было заявлено, октябрьское закрытие нескольких газет основывалось не только на ‘чрезвычайных полномочиях’ президента, но и на статье 4 закона о средствах массовой информации (разрешающей закрытие, если издание призывает к захвату власти, насильственному изменению конституционного строя и целостности государства либо подстрекает к национальной, классовой, социальной, религиозной розни и нетерпимости), а также на международном законодательстве о правах человека».[note]Монро Прайс. «Телевидение, телекоммуникации и переходный период: право, общество и национальная идентичность».[/note]
Журналисты газеты «Сегодня» протестуют против закрытия газет. «После того, как подавлено вооруженное сопротивление национал-коммунистической оппозиции, запрет выхода оппозиционных газет не может считаться адекватной мерой ни с юридической, ни с политической, ни с нравственной точки зрения, — говорится в обращении журналистов. — Если речь идет о какой-либо вероятной подрывной деятельности, то для этого существует и введена согласно закону о чрезвычайном положении временная цензура, а также возможность судебного разбирательства в соответствии с Законом о печати. В противном случае нелепое и вредное распоряжение о закрытии оппозиционной прессы (‘Правда’, ‘Советская Россия’, ‘День’, ‘Рабочая трибуна’, ‘Гласность’ и т.д.) лишает нас морального права поддерживать нынешнюю политическую власть. В сегодняшних условиях только гарантированная свобода слова может спасти режим от вырождения и произвола. Выпуск оппозиционных газет надо разрешить немедленно».[note]Без подписи. «Обращение журналистов ‘Сегодня'». «Сегодня», 7 октября 1993.[/note] Впрочем, и внутри редакции были другие мнения. Годы спустя журналист газеты Владимир Абаринов так вспоминал об этом: «Мы с моим другом и коллегой Леонидом Велеховым прочли и удивились: будучи членами коллектива редакции, текст обращения мы в глаза не видели, а если бы увидели, никогда его не подписали бы. Мы написали свой текст — о том, что мы согласны с запретом коммунопатриотической прессы. Леня поставил в заголовок цитату из своего любимого Бориса Слуцкого, изумительно точно выражавшую наши чувства: ‘Эпоха зрелищ кончена’. Свою заметку мы отнесли первому заместителю главного редактора — Мише Леонтьеву. И он мгновенно, без уговоров и объяснений, поставил ее в номер. Потому что понял: для нас с Леней это принципиально важно».[note]Абаринов, Владимир. «‘Сегодня’ и ‘Завтра'» свободы слова». «Грани.ру», 1 октября 2007. http://mirror715.graniru.info/Society/Media/Freepress/m.128021.html[/note]
14 октября, новым решением Министерства печати, — вновь закрыт ряд оппозиционных газет (подробнее об этом). «Драконовскими мерами Борис Ельцин продемонстрировал, что его понимание свободы прессы означало свободу проельцинской прессы», — напишет позже исследователь прессы Джон Мюррей.[note] Murray, John. «The Russian Press From Brezhnev to Yeltsin. Behind the Paper Curtain», Edward Elgar Publishing Limited, England, 1994.[/note] «Что касается, как тогда говорили, ‘красно-коричневых’ газет, то почти все они благополучно перерегистрировались под другими именами, — спорит с этим тезисом Абаринов. — Например, ‘День’ стал называться ‘Завтра’. Она и сейчас выходит. А заступавшаяся за нее ‘Сегодня’ приказала долго жить».[note]Абаринов, Владимир. «‘Сегодня’ и ‘Завтра'» свободы слова». «Грани.ру», 1 октября 2007. http://mirror715.graniru.info/Society/Media/Freepress/m.128021.html [/note]
Источниками информации о происходящем, как и во время путча 1991 года, становятся западные радиостанции и «Эхо Москвы». «Как и два года назад, нам не пришлось вызванивать людей по домам — буквально все без исключения сотрудники, включая технический персонал, услышав о штурме Останкино, прибыли на работу, — рассказывает заместитель главного редактора «Эха Москвы» Сергей Бунтман «Известиям». — В числе волонтеров были и те, кто давно уволился из ‘Эха Москвы’, но был рад помочь коллегам».[note]Таранов, Сергей. «В кровавую ночь журналисты не отсиживались по домам». «Известия», 5 октября 1993.[/note] «Этой радиостанции удалось ‘перекрыть’ все горячие точки Москвы, свой корреспондент был и в Белом доме — работала постоянная связь с правительством, милицией и пр.», — заключает автор газеты Сергей Таранов.
Годы спустя Алексей Венедиктов вспоминал, что получал от президента Ельцина претензии за то, как освещались станцией октябрьские события. «Я говорил и тогда – чем вызвал недовольство президента Ельцина, – что это был государственный переворот, — говорил он. — Но эта ситуация была неоднозначная, и по гамбургскому счету было ясно, что Ельцин более ‘травояден’ по отношению к обществу, чем ‘плотоядные’ Руцкой и Хасбулатов. И я до сих пор так думаю. За то что в момент этого госпереворота у нас в прямом эфире были Хасбулатов и Руцкой, я потом получил от президента, скажем так, укоризну. Прошло три месяца, Ельцин нас собирает в Кремле, меня сажают напротив него. И тут он с места говорит: ‘Ну как не стыдно, ‘Эхо Москвы’?! ‘Поднимайте самолеты, бомбите Кремль…’ Ну как вам не стыдно?!’ И я понимаю, что меня сейчас тут будут просто вязать. Начинаю что-то лепетать: ‘Борис Николаевич! Вы же понимаете, что это наша работа!’ Он произносит так язвительно: ‘Работа! Работнички. Ну, работайте…’ И впоследствии Ельцин каждый раз встречал меня словами: ‘Работничек пришел!’».[note]Венедиктов, Алексей. «Мое особое мнение».[/note]
«Архитектор гласности» Александр Яковлев, который в декабре 1993 года по приглашению Бориса Ельцина сменил Вячеслава Брагина на первом канале, позже писал в мемуарах, что в ночь с 3 на 4 октября был за городом и смотрел новости. «Они были нервозными, — вспоминал он. — Чувствовалось: вот-вот произойдет что-то страшное, несуразное. Но что? Никто толком понять не мог. Беснующиеся ‘трудовики’, повышенная агрессивность полупьяной толпы говорили о многом. Мы с сыном Анатолием немедленно поехали в город. Он вел машину. Город был пуст. Ни милиции, ни прохожих. Москва затаилась. Только семафоры ‘управляли’ городом. Позвонил на радиостанцию ‘Эхо Москвы’, дал интервью, сказав, что по городу марширует фашизм во всей его мерзости. Дальнейшие события — атака на ‘Останкино’ и мэрию, подстрекательские речи, зовущие к крови. Особенно пугало бездействие властей. Всякое приходило в голову. Сейчас немало споров об октябрьских событиях 1993 года. Некоторые ‘караси-идеалисты’ из демократического лагеря считают, что обстрел здания парламента — грязное дело. Конечно, мерзкое. Конечно, надо было искать выход из создавшегося положения без насилия. Все это так. Ну а фашиствующие молодчики, пытавшиеся захватить мэрию, ‘Останкино’ силою оружия, речи и призывы к насильственному свержению власти, кровь невинных людей? Как тут быть? И что должен делать президент в этих условиях? Сочинять трактат о ‘чистой демократии’, целоваться с макашовцами и анпиловцами или защищать еще очень хрупкий конституционный строй в стране?»[note] Яковлев, А. Н. «Сумерки: [Размышления о судьбе России]». «Материк», 2005.[/note]
А противник президента Ельцина, главный редактор «Известий» в 1984-1990 годах Иван Лаптев совершенно иначе относился к произошедшему. «Система российской демократии как форма государственного устройства сложилась уже в 1991 году под определяющим влиянием горбачевской перестройки, — пишет он в мемуарах. — Она включала всенародно избираемых президента, вице-президента, парламент. Нормально функционировал независимый Конституционный суд. Претензии к генеральному прокурору В. Г. Степанкову, конечно, были, но нигде нет генеральных прокуроров, которыми были бы все довольны. В целом же прокуратура работала, я считаю, лучше, чем она стала работать после октября 1993 года. Пресса освоилась с Законом ‘О средствах массовой информации’ и могла по праву считать себя свободной. На местах были сформированы выборные законодательные органы, начало развиваться нормотворчество субъектов Федерации. Это были крупные демократические завоевания, позволяющие говорить о возникновении в России новой политической системы. К 21 сентября 1993 года Ельцин фактически парализовал всю эту систему. Парламент был объявлен распущенным, полномочия вице-президента, Конституционного суда и генерального прокурора приостановлены. Публикация парламентских материалов прекращена, что иначе как введением цензуры не назовешь. Местным органам законодательной власти доходчиво объяснили, что они могут быть распущены, если станут на сторону парламента. Другими словами, к 3 октября основные демократические институты России были ‘выведены из игры’ и никогда уже больше не возникли в прежнем виде — новая Конституция сделала их зависимость от президента подавляющей. Назовем мы это диктатурой или более мягко — авторитаризмом, неважно: в Россию снова вернулась почти неограниченная власть одного лица. <…> Народу эти события представили как историческую победу демократии».[note]Лаптев, Иван. «Власть без славы». «Олма-пресс», 2002.[/note]
5 октября 1993 г. После пожара в Белом доме. Голубничий Андрей/Фотохроника ТАСС.
А сам Ельцин годы спустя, отвечая на вопрос журнала «Итоги», был ли октябрь 1993 года неизбежностью, сравнит произошедшее с революцией 1917 года. «И сегодня, как тогда, уверен: если бы мы не проявили твердость и сидящие в Белом доме почувствовали испуг власти, все закончилось бы страшно, — скажет он. — Помните, какие приказы звучали из уст мятежников: поднимать самолеты, бомбить Кремль, брать штурмом ‘Останкино’? Больше скажу: если бы в 1917 году законное правительство России нашло в себе силы подавить горстку вооруженных авантюристов, которые пошли на штурм Зимнего, не было бы той масштабной катастрофы, которая потрясла страну почти девяносто лет назад».[note]Дыбский, Кирилл. «Все правильно». «Итоги», 30 января 2006.[/note]
Фильм режиссера Дмитрия Мочалина «С той памятной ночи. Поминальный репортаж», посвященный работе журналистов в октябре 1993-го, снят через два года после событий и показан на РТР.
Читать другие лонгриды проекта.
Читать интервью автора в других СМИ.